Книга Суринам, страница 51 – Олег Радзинский

— Давай, — сказал Конкин. — Дай ему, Ермола.

Ермолаев съёжился и, странно взвизгнув, ударил Илью по лицу раскрытой рукой. Аким засмеялся. Конкин плюнул Илье на портфель и сказал:

— Ещё раз прыгнешь, изуродую, блядь. Ты мне теперь рубль должен.

Вечером, когда мать начала допытываться, Илья соврал что-то про велосипед. Мать хотела намазать его зелёнкой, но Илья не дал. Ему было больно, но с зелёнкой на лице он не мог пойти в школу.

Марат пришёл с работы, как всегда, поздно; Илья уже лежал в постели. Марат сразу прошёл к нему в комнату и сел на кровать. Они помолчали в темноте, потом Марат протянул руку и включил свет. Он осмотрел Илью и спросил:

— Он один тебя так?

Илья рассказал, и Марат стал смеяться. Илья не понял: он ожидал жалости.

— Глупый, — обнял его Марат. — Он же тебя испугался, сразу. Вставай, будем тренироваться.

В тот вечер Марат научил его бить носком ноги под колено, а потом серию из двух боковых. И они выработали план.

На следующее утро Илья пошёл за школу, где курили. Там уже стояли ребята постарше, пряча окурки в кулаках, и между ними Конкин. Илья оставил портфель за углом и пошёл прямо к курящим. Он здесь раньше никогда не был: все в школе знали, что это место лучше обходить.

Конкин стоял к нему спиной, и другие не обратили на Илью внимания: он был никто и не мог им ничем угрожать. Они громко матерились между собой и о чём-то незлобно смеялись. Илья подошёл к Конкину сзади и позвал:

— Юр.

Конкин обернулся, и Илье показалось, что он чуть дёрнулся от неожиданности. Илья подождал, пока тот полностью развернётся: он был нужен ему в фас. Он вдохнул и на выдохе ударил Конкина правым кулаком в лицо.

Их никто не разнимал. Они дрались молча, окружённые курящей шпаной, которая тоже молчала.

Конкин победил: он сбил Илью с ног и, сев на него, долго бил по лицу, пока Илья старался ловить его руки. Потом прозвенел звонок, и Конкин его отпустил. Они оба бежали в класс, с разбитыми лицами, и Конкин, задыхаясь от злости, подвывал сзади:

— Рубашку, падла, рубашку порвал. Меня мать за эту рубашку убьёт, сука. Измордую после уроков, блядь. Пиздец тебе, Кессаль.

Он оказался человек слова.

Так продолжалось неделю: Илья находил Конкина утром около школы и успевал ударить несколько раз. Конкин был сильнее и дрался лучше. Он обычно побеждал в утренней драке, но с небольшим перевесом, и всё чаще Илье удавалось разбить ему нос или сильно ударить в челюсть. После уроков Конкин ждал Илью за гаражами с кем-то из своих, и они били его, сколько могли. Следующим утром Илья снова ловил Конкина, чтобы успеть ударить в лицо. Про деньги Конкин больше не заикался; он ничего не хотел от Ильи, только чтобы тот отстал.

На вторую неделю он начал от Ильи прятаться.

С тех пор Илья знал: бежать нельзя.

Но сейчас, в доме у синей горы на Коппенаме Ривер, Илья хотел бежать. Как тогда, в пятом классе, он вдруг перешёл в другой, новый мир, где уже не толкали, а били в лицо. Здесь жили по другим законам и нужны были другие ответы. И рядом с ним больше не было никого, кто бы мог поставить ему удар.

Первый раз за много лет он хотел назад, в детство, и чтобы рядом был папа Мара. Илья даже оглядел комнату, словно ожидая его найти.

Ни тюремная жизнь, ни эмиграция не подготовили Илью к тому, что происходило вокруг: всё, что казалось устойчивым, незыблемым, понятным, повернулось обратной стороной, и надо было заново учиться бить и быть битым в лицо.

И не бежать.

Адри смотрела на него ровным взглядом — без улыбки, приветливо, как на знакомого, но не больше.

Доктор Алонсо уже был в дверях, когда понял, что все остались на местах и не спешат идти ужинать. Кассовский держал Дилли за руку; другой рукой он обнимал Адри за плечи.

Илья вдруг осознал, что он единственный в комнате продолжает сидеть. Он встал.

— Пойдёмте. — Доктор Алонсо кивнул в сторону двери. — Ужин готов.

Он повернулся, чтобы идти.

— Спасибо. — Илье ещё казалось, что сейчас они рассмеются и всё это окажется неправдой. — Я не голоден. Я не хочу.

Никто не смеялся. Доктор Алонсо посмотрел на Кассовского, потом на Адри. Он не понимал, почему кто-то может не хотеть ужинать.

— Я думаю, — сказал Кассовский, — будет лучше, если мы пойдём в столовую и оставим Илью и Адри одних. Может быть, позже Илья проголодается и присоединится к нам. — У него была манера чуть кивать в сторону того, чьё имя он называл.

Доктор Алонсо сказал Дилли что-то на аравак, и та запрыгала к двери на правой ноге, высоко поджимая левую, словно странная одноногая птица. Дилли старалась соразмерять прыжки с шагами взрослых.

Они остались одни.

Адри продолжала глядеть на Илью; она не чувствовала себя смущённой. Илья решил не начинать разговор сам: он хотел, чтобы начала объясняться и оправдываться она. Но Адри стояла невдалеке от него, рядом с большой жёлтой лампой и молчала. Илье хотелось её обнять и чтобы всё закончилось. Он хотел проснуться.

Далеко внутри дома запела женщина. У неё был высокий, но какой-то глухой голос, и песня, со странным ритмом — не европейская песня, — облетела дом и вернулась к той, что пела. Илья не мог разобрать слова: они были как вода, как река за окном. Илье казалось, что он знает этот голос, но не мог понять откуда. Он поморщился.

— Ома, — сказала Адри. Она всегда догадывалась, о чём он думает. Хотя бы это осталось неизменным.

— Ома? — Илья удивился: после рассказа Кассовского Ома стала для него чем-то вроде литературного персонажа, и он забыл, что есть реальная, живая Ома. И что она может петь здесь, в доме, где разрушился его мир.

— Ома? — повторил Илья. — Если Кассовский твой отец, то Ома должна быть твоей мамой. А ты той самой маленькой девочкой, которая погибла при пожаре. Это ты? — Он решил быть саркастичным. — Ты страдаешь аутизмом? И ты погибла много лет назад?

Адри не улыбалась. Она продолжала ровно смотреть на Илью, как если бы он ничего не сказал. Затем Адри вздохнула:

— Нет, Илуша, погибла Алиса. Ей было пять лет, и она сгорела в доме да Кошта на Рузевелткаде. Там до сих пор пустое место, хотя прошло почти тридцать лет. Там никто не хочет селиться, потому что в Парамарибо верят, что Алиса заколдовала сад и до сих пор там живёт. Любой в городе тебе скажет, что знает кого-то, кто хоть раз проходил вечером мимо и видел маленькую голую девочку с горящими спичками в руках. Она чиркает ими о пустой коробок и смеется.

Она замолчала. Илья не знал, что сказать. Он хотел её поцеловать. Он хотел быть вместе.

— Почему тогда ты зовёшь его «папа»? — спросил Илья. На самом деле ему было всё равно.

Адри кивнула: