Онлайн книга «Спящие от печали»
|
– Я водителем лучше стану! – перебил её Никита, оживляясь. – Водителем кого? – не поняла Инка. – Кого… Ну не собак же! – пожала плечами Вета-мама. – А ты какую машину больше любишь? – строго спросил Никита Инку. – МАЗ? Или КамАЗ? – …Чего-о-о? – скривилась Инка. – Я? Люблю?! КамАЗ?.. Нет, я люблю – не его. Я люблю другого… Слушай, когда у ребёнка дневной сон? – спросила она Вету-маму. – Он у тебя спит когда-нибудь? Или бодрствует круглосуточно? Надо бы мне с тобой без… зрителей про свои бабские дела потолковать. Инка решительно встала и открыла свой чемодан. А Вета-мама глянула на часы: – Ему… в кровать через полтора часа. Он режимный. Сейчас ни за что не уснёт. По нему время проверять можно, – и добавила невпопад. – Он у нас уже читает! – А отправить его, уже читающего, куда-нибудь в гости на эти полтора часа ты никак не можешь? – …Слушай-ка, дружок! – нерешительно сказала Вета-мама. – Давай, я тебя к тёте Марусе отведу!.. Или неудобно? – тут же засомневалась она. – Чего – неудобно?! – рассердилась Инка. – Чего – неудобно? – и топнула огромной ногой. – Веди, да и всё! Вета-мама стала одевать Никиту. А Инка стояла около чемодана и ждала, держа в руках большую фотографию. – На улице уже около сорока… – вздыхала Вета-мама, засовывая его ноги в валенки. Никита тем временем всё пытался разглядеть, кто там – на такой большой карточке. И Вета-мама сказала: – Ну, что ты крутишься? И тогда Никита спросил у Инки, чтобы больше не крутиться: – Там у тебя – Станиславский? А Инка ответила: – Хуже! Она погрустила и добавила: – Что примечательно – гораздо хуже. – А-а-а… – понимающе протянул Никита. Потом пожалел Инку: – Ты не горюй никогда. И причешись. Ладно? Вета-мама, накинув шаль, бегом провела Никиту через двор, втащила на крыльцо, обмела голым веником его валенки. У тёти Маруси в доме просторно. И все полы застелены чистыми пупырчатыми половиками – в красную полоску, в жёлтую и зелёную. По полоскам можно ходить как по весёлым шпалам. – …Ладно, ладно, умниса моя, красависа, – сказала тётя Маруся Вете-маме. – Нетрог у нас посидит. Нищего, ступай. И Вета-мама ушла. А тётя Маруся нахмурилась, сгорбилась и сердито поправила половик, который Никита наморщил валенками. – Подымай ноги-то! Слон, – прикрикнула она на Никиту. – Привадишь вас, так и будете дитю свою водить. Нашла няньку дармовую, умниса какая!.. И ушла на кухню. Никита хотел заплакать и убежать домой. Но только вздохнул. Делать было нечего. В доме стояла под высоким белым потолком глухая пустая тишина. Никита несмело пошёл вслед за тётей Марусей. Он немного посмотрел с порога, как старуха развязывает серый мешочек и высыпает на стол маковые сухие головки, как вываливает тесто из глиняной квашни прямо на широкую доску, в муку – и как тесто переминается, ужимается и пищит под её жёсткими руками. Потом тётя Маруся оглянулась и спросила: – Ты играть пришёл? Или под ногами путаться? Ступай в горнису! …На, вот тебе, погремушещку. Светощек красненький рос, мак, а теперь вот игрушка тебе. С семенами. Ступай… Отираются тут, разъязвило бы вас. Никита побежал в большую комнату и посидел на диване, поглядывая на зашторённую боковую дверь и потряхивая изредка над ухом шумящей маковой головкой на сухой ножке. За шторой в петухах была каморка парализованного деда. Никита осторожно подошёл к дверному проёму и потрогал клювы петухов пальцем. Потом потихоньку отодвинул штору. Дед полусидел на кровати, прислонённый к стене, и в тёмной каморке нехорошо пахло. Он увидел Никиту, синие руки его страшно заходили ходуном. – Э-э-э! – замычал дед. Лицо его покривилось. Никита тут же хотел убежать, но понял, что это дед обрадовался ему, и старался улыбнуться Никите, и звал его. Никита медленно подошёл к старику. Дед, пытаясь унять крупную дрожь, долго тянул руку к голове Никиты и наконец коснулся макушки. Потом Никита смотрел, как он всё пытался и никак не мог уложить трясущуюся руку опять на колени… – Не можешь гвозди забивать? – осипшим от робости голосом спросил Никита, сочувствуя. – Нь-э-э-э!.. – радостно затянул дед. Никита перевёл дух и молчал. Дед что-то неразборчиво промычал, и Никита ничего не понял. – Не научился ещё говорить? – громко и старательно выговорил Никита. – Не умеешь? – Мь-э-э-э-ю! Вслушавшись, Никита согласился: – Получается уже! – и снова хотел убежать. – Нь-э ди-и… И Никита понял: «не уходи». – Пахнет тут, – сказал Никита, наморщив нос. Дед дребезжаще замычал, соглашаясь. А Никита подумал, о чём бы ещё ему сказать. – …Видишь? – показал он деду маковую коробочку. – Это цветочек такой был. Мак. – Мы-ы-ак, – выговорил дед. – Если тебе тётя Маруся чай из коробочек сделает, ты его не пей. А то спать всё время будешь… Есть тебе уже некогда будет, и ты – умрёшь. Ты его – не пей! – объяснил Никита. Дед молчал, неподвижно глядя на Никиту. – …Ы-ы-ы-ы? – затрясся он, глаза его заходили, задрожали в глубоких глазницах. – Я сам слышал, – сказал Никита и строго прибавил: – Смотри! Не забудь! Тётя Маруся заходила в горнице. – Ты где, пакостник?.. У деда, что ль?.. Дед, ау! Я за хлебом чёрным пошла. Никита заложил руки за спину. – Жизнь – что такое, знаешь? – спросил он, хмуря брови. Дед молчал. Никита важно ткнул себя в грудь пальцем: – Я. Потом подумал – и добавил: – И ты немножко. Он пошумел около своего уха маковой коробочкой: – Хочешь послушать? – Нь-э-э-э! – громко и тяжело замычал дед, и трясущаяся голова его совсем ушла в плечи: – К-к-ки-инь! – Выбросить? – удивился Никита. – Д-д-а-а!.. Никита огляделся и спросил: – Куда? – Д! Д! Д-а-а-алё-ко! – выговорил дед. На лбу его проступили капли пота. Никита задумался. – В уборную? – спросил он. – Д! Д! Д-а-а… – Там, на столе, у вас – много! Мешок. Вот такой. – К-к-кинь! – дед задышал со свистом и хрипом. – К-к-к-кинь!.. |