Книга Ричард Длинные Руки - оверлорд, страница 113 – Гай Юлий Орловский

– Спасибо, Миртус.

– Не за что, ваша милость, – ответил он, очень смущенный, что верховный лорд снизошел до благодарности. – Это мой долг – служить вам.

Он был уже в трех шагах, когда я окликнул:

– Миртус!

Он быстро повернулся:

– Да, ваша милость?

Я сказал, понизив голос:

– Миртус, я не хочу конфликта с церковью. Церковь – большая и чистая сила, как стадо вымытых слонов. Но я не хочу терять и магию. Магия – тоже сила. Не чистая или нечистая, а просто сила. Мы потихоньку превратим магию в науку… потому вот что… если у тебя есть какие-то еще знакомые маги, которым несладко, пусть приходят ко мне. Вернее, к тебе!

Он смотрел серьезно и с тревогой в глазах:

– И что им нужно будет делать?

– Для меня – ничего, – подчеркнул я. – Будут помогать тебе раскалывать орешки тайн мироздания. И вести собственные исследования. Ты только будешь присматривать, чтобы не взорвали здесь все на фиг.

Он кивнул быстро и с такой готовностью, словно мысленно подталкивал меня именно к такому решению:

– Да, ваша милость! Сделаю.

Я смотрел ему вслед, вдруг поймал себя на том, что ни секунды не сомневаюсь, что он все сделает для моей безопасности. Странное чувство, я уже к нему почти привык, а ведь раньше верность, что обычна для жителей этой эпохи, когда простолюдины верны сеньору, сеньор верен сюзерену, а тот – вышестоящему, и так до короля включительно, – казалась дикой мне, свободомыслящему и так далее демократу, который свободен от всех уз, а верность – это такие узы, что я даже не знаю, что связывает руки сильнее!

И в то же время есть странное чувство неясной тоски по утраченной верности! Хочется, как ни странно, быть кому-то верным, кого-то любить беззаветно, а не только жрать в три горла и танцевать на дискотеке. Вот хочется терять аппетит из-за того, что тебя не любят, страдать от этой самой неразделенной!

Мне верны, что само по себе уже неудобно. Были бы сами по себе, куда проще. А так вот верны, с готовностью отправятся за мной в огонь и воду, потому что присягнули… И поневоле начинаешь прощупывать тропку впереди, осторожничаешь. Раз за мной идут так слепо, дураки, нашли за кем… то я должен о них бдеть и бдить…

И даже то, что щедро раздаю земли и замки, на самом деле, если копнуть по дедушке Фрейду, это попытка снять с себя это самое чувство вины. И отпустить доверившегося мне человека в свободное плавание. На, мол, денег, но не ходи за мной следом – мало ли куда заведу, я ж такой дурак, – и живи своим умом и своим хозяйством.

Хлопнула дверь, через порог ступил барон Альбрехт, за ним ворвался свежий морозный воздух. Альбрехт потопал ногами, стряхивая остатки снега, к нему подскочили и взяли шубу. Раскрасневшийся, с горящими от мороза щеками, он взглянул на меня с вопросом в серых глазах, на бровях медленно тают снежинки.

– Сэр Ричард?

– Да, сэр Альбрехт?

– Только не говорите, что снова собираетесь выйти в эту жуть!

– Снова метель? – удивился я.

– Напротив, штиль, – заверил он. – Теперь буря повторится не скоро. Но снегу столько, что еще долго будут крестьяне пробивать дороги даже к своим сараям.

– Проторенные дороги – зло, – пробормотал я. Он вскинул брови:

– Почему?

– В жизни, как говорят мудрые, – сказал я, – нет широкой столбовой дороги. Только тот может достигнуть ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по каменистым тропам.

Подошли сэр Растер и Макс, прислушались, сэр Растер сказал громогласно:

– Это слишком сложно. А вот мне отец говорил, чтобы я не покидал никогда дороги долга и чести. Единственная дорога, с которой нельзя сбиваться! С остальных – можно.

– А кто собьется с дороги, – сказал сэр Альбрехт со странной ноткой в голосе, – того вернуть на нее возможно только окольным путем, верно?

Они захохотали, я тоже засмеялся и вышел во двор. Стен почти не видно, столько под ними снега, челядь шаркает лопатами, вывозит снег на широких саночках.

У ума, мелькнула мысль, как у проселочной дороги, тоже своя проторенная колея. Хорошо еще, если сам протоптал, полбеды. Раньше я обычно ходил по тем, что протоптали другие. Только здесь начинаю бродить не так, как здесь ходят. Чаще всего, конечно, сам себя называю дураком, но все-таки иду.

– Зайчик, – крикнул я, – ты готов к нетоптанным дорогам?.. Дорога к славе прокладывается крепкими копытами!

Зайчик промолчал в конюшне. Растер пояснил за спиной, что ему навалили в ясли булыжников с примесью железа, сейчас ваш конь, сэр Ричард, и трубный глас не услышит.

А сэр Альбрехт сказал с завистью:

– Сэр Ричард, вы такими чеканными фразами говорите… При такой молодости такая мудрость!

– Я молод, – ответил я победно, – но старые книги читал!

Сэр Растер спросил почтительно:

– Сэр Ричард… э-э… можно нескромный вопрос?

– Нельзя, – отрезал я.

– Почему?

– Потому что нескромный, – объяснил я, как школьнику.

– Гм, простите, вопрос вообще-то невинный…

– Так почему же определили как нескромный? – поинтересовался я подозрительно.

Он виновато развел руками:

– Да так уж говорится. Оборот речи.

– Дурацкий, – сказал я сердито. – Дурацкий оборот! Вы, сэр Растер, и вы, сэр Альбрехт, уж заодно, теперь становитесь в некотором роде лицом гроссграфства. Так что сперва думайте, что брякаете. А не потом, как у нас обычно на лестнице.

Растер сказал еще виноватее:

– Так мы ж рыцари, а не монахи! Мы сперва, а не потом.

– Да, – согласился я, – вы правы, надо крепить церковную власть. Именно поэтому. Или нет, церковное влияние! Монастырь основать поблизости, что ли… Так что за вопрос?

Он замялся, спросил тихо:

– А что за старые книги вы читали?

Я открыл рот, постоял так, медленно закрыл, как-то не приходило в голову, что могут спросить, а надо бы предусмотреть, сам же напрашивался.

– Да как-то забыл авторов, – ответил я в глубоком размышлизме. – И названия… Вообще не запоминаю эту ерунду. Мне скорее бы текст, а там чтоб драйв, кровь, лязг мечей, крики мертвецов, ржание спартаковцев, драконы, и чтоб принцессу с приключениями с первой главы и до конца… В смысле, везли, везли, везли. А мудрые мысли в хорошей вещи вкраплены незаметно, между кровавой рубкой и постелью. Чтобы любой, кто ищет только жвачку мозговую, мог незаметненько поумнеть, даже не подозревая, что ухитрился поумнеть с кровавого экшена, а не заунывного трактата о пользе Добра.

Сэр Растер выпучил глаза, вряд ли что-то понял, даже Альбрехт смотрит озадаченно и качает головой. Растер зябко повел плечами.