Онлайн книга «Кодекс принца. Антихриста»
|
– Понятно. Вы, надо полагать, помешаны на справедливости. – Профессор вздохнул. Он придвинул к себе кипу тетрадей и нашел работы студентки Дрот и студентки Билдунг. – Никакой ошибки нет, – сказал он. – Когда мне пересказывают лекцию слово в слово, я ставлю четырнадцать баллов, а когда излагают собственные мысли – восемнадцать. А теперь ступайте, или я действительно поменяю оценки. Я выскочила, не чуя под собой ног от счастья. Но веселье было недолгим. Как сказать про это Христе? В конечном счете решающего значения эта оценка не имела: учитывался средний балл. Но я понимала, что для Христы это не аргумент. Ведь речь шла о философии, «ее стихии»! Когда я пришла домой, Христа спросила с самым беспечным видом: – Ну что? Вместо ответа я протянула ей листок, на который выписала отметки всей группы. Она схватила его, пробежала глазами и изменилась в лице. Не знаю почему, мне вдруг стало неловко. Огорчение Христы внушило мне не радость, а жалость. Я уже открыла рот, чтобы сказать ей что-нибудь утешительное, но не успела. – Это только доказывает, – произнесла она, – что все эти оценки – сплошная чушь. Все знают, что я по философии первая, а у тебя знания поверхностные. Это уж было слишком. Какова наглость?! В тот же миг в голове у меня созрел коварный план, который я немедленно стала приводить в исполнение. – Скорее всего, это ошибка, – смиренным голосом предположила я. – Виллемс, наверно, перепутал наши оценки. – Ты думаешь? – Я слышала, что так бывает… – Поди спроси у него. – Нет, лучше ты. Ты же знаешь Виллемса – если я приду и скажу, что он неправильно поставил мне хорошую отметку, он просто разозлится. Христа что-то промычала. Прямо она не сказала, что пойдет к профессору. Как же! Она выше таких мелочей! Но я заранее злорадно потирала руки, предвкушая, как примет ее Виллемс. Через два часа Христа налетела на меня как фурия: – Ты нарочно меня подставила! – О чем ты? – Виллемс сказал, что ты у него уже была! – А, так ты к нему все-таки ходила? – невинно спросила я. – Зачем ты мне устроила эту гадость? – Да какое это имеет значение? Все знают, что ты у нас по философии первая, а у меня знания поверхностные. Все эти оценки – сплошная чушь. Не понимаю, что ты так волнуешься. – Дура несчастная! Она вылетела из комнаты и хлопнула дверью. – Что там у вас стряслось? – услышала я голос отца. Ему-то что за дело? – Ничего, – отвечала Христа. – Бланш задирает нос, потому что у нее по философии отметка лучше, чем у меня. – Какие пустяки! – сказала мама. Иной раз пожалеешь, что не родилась глухой, слушать такие вещи – радости мало. Сессия закончилась, и на другой день Христа уехала на Рождество к родным. Ни адреса, ни номера телефона она нам не сказала. – Только бы она вернулась! – вздыхал папа. – Вернется. Она половину своих вещей оставила, – заметила я. – Да она выше этого! – воскликнула мама. – Не то что ты. У нее по всем предметам оценки лучше твоих, но она ими не кичится. А ты расхвасталась своей философией! Ну и пусть! Я и не подумала объяснять, что между нами произошло. Мне стало окончательно ясно: что бы я ни сказала, родители все равно сочтут, что права святая Христа. * * * Антихриста вернется – я знала точно. Не столько ради своих вещичек, сколько ради нас. Она нас еще недограбила. Я не знала, что еще можно сорвать с наших голых скелетов, но она, Антихриста, несомненно знала. Две недели без мучительницы – райская жизнь! Долгих две недели сладостного покоя. Ну а родители ныли, как маленькие: – Кто только придумал эти праздники! Хочешь не хочешь – веселись! Да еще придется идти в гости в тете Урсуле! Я уговаривала их: – Да сходим, ничего! Она такая смешная, такие плюхи выдает! – Можно подумать, тебе сто лет. Молодежь терпеть не может Рождество! – Ничего подобного! Христа, между прочим, со своими немецкими корнями, обожает Weihnachten! [14] И вообще это ее праздник – вспомните, как ее зовут. – В самом деле! А мы даже не сможем ее поздравить. Она уехала в такой обиде! Знаешь, Бланш, если ты опять получишь отметку лучше, чем она, не вздумай радоваться при ней. Она из неблагополучной среды, у нее комплекс… Я старалась не слышать эти навязшие в зубах благоглупости. Тетя Урсула, наша единственная родственница, жила в доме для престарелых. Любимейшими ее занятиями было тиранить персонал и комментировать новости. – Что у вас у всех такие унылые рожи – прямо покойники! – встретила нас милая старушка. – Мы скучаем по Христе, – сказала я. Мне было занятно послушать, что она скажет по этому поводу. – Что это за Христа? Отец, едва не прослезившись, описал замечательную девушку, которая теперь живет у нас. – Она твоя любовница? – Она ровесница Бланш, ей всего шестнадцать лет, – возмутилась мама, – и она нам как дочь. – Но за квартиру-то она вам платит? Отец объяснил тетушке, что это девушка из бедной семьи и мы не берем с нее денег. – Девчонка не промах! Таких лопухов нашла! – Ну что вы говорите, тетушка! Девочка приезжает издалека, из восточных кантонов… – Ах вот что! Так она еще и немка в придачу? И вы не брезгуете? Бурное негодование. Как можно говорить такие вещи, тетя Урсула! Теперь все по-другому! С тех пор как ты была молодой, много воды утекло! К тому же восточные кантоны – часть Бельгии. Я слушала и потешалась. Родители покидали тетушку морально уничтоженные. – Христе об этом ни слова, ладно? Да уж конечно. А жаль! Это было в самый сочельник. Мы, как неверующие, ничего не праздновали. Просто выпили ради удовольствия подогретого вина. Папа вдохнул его аромат и сказал: – Она, наверное, тоже пьет сейчас вино. – Наверное, – сказала мама. – Немцы это любят. Я отметила, что мама даже не уточнила, кто «она». Оба любовно держали бокалы в ладонях и, закрыв глаза, наслаждались запахом. Я знала, что в корично-гвоздично-лимонно-мускатном букете им мерещится еще один компонент – Христа, а прикрытые веки служат экраном, на котором они видят цветущую девушку в кругу домашних, кто-то играет на пианино, она поет со всеми вместе Weihnachtslieder [15] и смотрит в окно – в ее далекой провинции крупными хлопьями падает снег. |