Онлайн книга «Гигиена убийцы. Ртуть»
|
– Откуда же вам тогда известно о ее существовании? – От Жаклин, кухарки Лонкура. Она иногда говорила о какой-то барышне. – Она ее видела? – Не знаю. Люди Капитана не болтливы, – похоже, им приказано держать язык за зубами. Та барышня умерла двадцать лет назад. – От чего? – Бросилась в море и утонула. – Как?! – Да, странная история. Много дней спустя ее выбросило на берег в Нё. Тело раздулось от воды, прямо как хлебный мякиш. Поди пойми, красивая она была или нет. После вскрытия и следствия полиция установила, что это самоубийство. – Почему же она покончила с собой? – Кто ее знает. «Уж я-то узнаю, дайте только срок», – подумала медсестра, расплатилась и вышла. В больнице она поговорила с самой старшей из своих коллег, лет пятидесяти. Выведать у нее удалось немного. – Нет, не знаю я ту женщину. Уже не помню. – А как звали утопленницу? – Откуда же нам было знать? – Может быть, Капитан говорил. – Может, и говорил. – Ну что у вас за память! Неужели не было ни одной детали, которая бы запомнилась? – На ней была очень красивая ночная сорочка, белая. «Вкусы Капитана не меняются», – подумала Франсуаза и пошла в больничный архив. Но и там она не нашла ответа: в 1903 году в больнице Нё умерли десятки женщин, поскольку это был самый обычный год. «Как бы то ни было, Лонкур мог назвать любое вымышленное имя, раз настоящее знал только он один», – решила Франсуаза. И еще подумала о том, что ту женщину где-то должны были похоронить. Улыбка Хэзел казалась вымученной. – Я много думала о нашем вчерашнем разговоре. – Угу, – равнодушно отозвалась медсестра. – Я понимаю, что вы были правы. И все-таки никак не могу с вами согласиться. – Это не страшно. – Вот и я так думаю: мы ведь не обязаны во всем соглашаться с друзьями, правда? – Конечно. – Дружба вообще странная штука: друга любят не за его тело и не за его мысли. Откуда же тогда возникает это непонятное чувство? – Вы правы, это любопытно. – Может быть, между некоторыми людьми существует какая-то таинственная связь. Наши имена, например. Ведь ваша фамилия Шавень, правда? – Да. – Почти «шатень», и вы шатенка, волосы у вас каштановые. А меня зовут Хэзел, это значит «орешник», и у меня волосы орехового цвета. Каштан, орех – мы с вами из одного семейства. – Как странно – имя, означающее орешник. – Другое название орешника – лещина. А вы знаете, что с помощью веток лещины искали родники? Это дерево будто бы вздрагивало, почувствовав силу и чистоту готовой забить из недр воды. Ореховые прутики когда-то считались волшебными. – Так вы волшебница! – Хотела бы ею быть. Но у меня нет волшебной силы. «Какое заблуждение», – подумала медсестра. – А каштан, – продолжала Хэзел, – не обладает способностью указывать воду, зато это дерево исключительно прочное, крепкое, несгибаемое. Как вы, Франсуаза. – Не знаю, стоит ли придавать такое значение именам. Нам ведь их дали наобум. – А я думаю, что в имени заложена судьба. Вот у Шекспира Джульетта говорит, что ее Ромео, зовись он иначе, был бы так же прекрасен. Но сама она служит доказательством обратного – она, чье чудесное имя стало мифом. Если бы Джульетту звали… ну, не знаю… – Джозианой? – Да, если бы ее звали Джозианой, ничего бы не вышло! Обе рассмеялись. – Сегодня хорошая погода, – сказала медсестра, массируя Хэзел. – Мы могли бы выйти и прогуляться по острову. Девушка побледнела: – У меня нет сил. – Вам полезно проветриться, не все же сидеть в четырех стенах. – Я не люблю выходить из дому. – Жаль. А мне так хотелось погулять по берегу моря. – Идите одна. – Без вас неинтересно. – Нет, и не просите. «Вот дурочка! – негодовала Франсуаза. – Вне этих стен мы могли бы, по крайней мере, поговорить свободно». – Я вас не понимаю. На острове никого нет. Если мы выйдем, вас никто не увидит. Бояться нечего. – Не в этом дело. Однажды я вышла прогуляться. Я была одна, но все время чувствовала чье-то присутствие. Оно преследовало меня. Это было так страшно. – У вас слишком богатое воображение. Я каждый день хожу пешком от пристани до дома и ни разу не встречала призраков. – Это не призрак. Это чье-то присутствие. Гнетущее присутствие. Больше я ничего не могу вам сказать. У медсестры вертелся на языке вопрос, слышала ли девушка о прежней любовнице Лонкура. Она задала его окольным путем: – Мне очень нравятся ваши белые ночные сорочки. – Мне тоже. Это Капитан мне их подарил. – Они великолепны. Какое качество! Я никогда не видела таких в продаже. – Это потому, что они старинные. Капитан сказал, что они достались ему от матери. «Она ничего не знает», – заключила медсестра. – Грустно иметь такие красивые сорочки, когда ты сама безобразна. Их следовало бы носить той, чье лицо – само совершенство. – Только не начинайте опять жаловаться, Хэзел! – Мне хочется подарить вам одну. Вам так пойдет! – Я ее не приму. Нельзя передаривать подарки. – Ну, тогда разрешите мне хотя бы сказать вам: вы красивая. Очень красивая. Доставьте мне удовольствие: пользуйтесь своей красотой и радуйтесь ей. Это великий дар. Перед тем как направиться к пристани, Франсуаза прошлась по берегу. Ей хватило двадцати минут, чтобы обойти остров. Медсестра была не из тех, кто верит в потустороннее. Она знала, что двадцать лет назад здесь утонул человек, и ей не пришлось искать иррациональных объяснений гнетущему чувству, которое навевали эти места. Вопреки своим ожиданиям никакой могилы она не обнаружила. «И в самом деле, глупо искать ее здесь! Лонкур не стал бы так рисковать. Если бы ставили надгробие везде, где кто-то покончил с собой, и земля и море превратились бы в сплошные кладбища». Однако со стороны, обращенной к Нё, Франсуаза заметила выдававшийся далеко в море каменный выступ в форме стрелы. Она долго смотрела на него: хотя она ничего не знала наверняка, у нее почему-то сжалось сердце. |