Онлайн книга «Сторож брату своему»
|
– Ффуухх… – Существо совсем по-человечески облегченно вздохнуло. Расслабив руки, Тарик уперся ими в камень своего… надгробия?.. и помотал головой. А потом поднял лицо и – увидел аль-Амина. Сморгнул. Медленно повернулся всем телом и спустил ноги с камня. Мухаммад заметил, что обуви на нерегиле нет. Тот встал. Выпрямился. Аль-Амин непроизвольно попятился. И, почему-то погрозив пальцем, крикнул: – Я, Мухаммад аль-Амин, волей Всевышнего халиф аш-Шарийа!.. А дальше – дальше все вспыхнуло. Режущим, белым, как молния, светом, от которого смерклось в голове. Падая в черноту, аль-Амин успел в ужасе увидеть, что нависшее над ним существо раскрывает огромные, невозможные, пылающие крылья – и скалит острые мелкие зубы. Последним воспоминанием стало пронзительное чувство унижения – он все-таки пустил в штанину струю. И снова ужас, хотя испугаться еще сильнее было невозможно. Существо вперилось в него жутким, нездешним взглядом, по-змеиному прошипело: Прочь!!! – и исчезло. В обморочной, гулкой тьме, в которую аль-Амин провалился с жалобным, горестным воплем. * * * Тот же самый час на поверхности Когда камень вздрогнул и страшно скрежетнул в первый раз, Джавед подумал – неужто так змей лезет? Какая махина, вот нажрал брюхо, Мухсин трясется! Скалы гулко встряхнулись снова. Черное, неровное по краям жерло пещеры оставалось безжизненным. Привязанные к столбам пленники бесполезно, глупо дергались в веревках и орали на разные голоса. Двое ханьцев, кипчак и ханетта голосили на своих наречиях. Ничего не разобрать, конечно – ни фарси, ни ашшари невольники не знали. Вон, один даже ноги сумел выпростать – так пятками колотился об дерево. А баба, кстати, стояла молча – только в небо смотрела. Мокрое лицо блестело под скудным солнцем. Обычно, кстати, бабы орали до хрипоты, крутили патлатыми башками и пытались в ночь перед жертвоприношением залучить кого-нибудь между ног – все надеялись, что попользуют и пощадят. Молодцы пользовали их нещадно, но Джавед таких игр не одобрял – аждахаку, по обычаю, вообще девственниц положено приводить. Целку достать, конечно, не получалось – но все равно, надо же иметь уважение и к змею, и к жертве. Незачем макать свое в чужое – назначили аждахаку, так пусть он и получает все в целости и сохранности. Эта баба, кстати, ночью никого к себе не подпустила. Молча лежала, только губы кусала. Ревела, конечно, но молчала. Храбрая. Ее из Фейсалы привели – с караваном, который неделю назад ушел на юг, в Хань. И тут опять тряхнуло – сильнее прежнего! Над головой зашуршала осыпь, Джавед прикрыл ладонями голову от мелких камней и потому не сразу увидел показавшего морду змея. Низко мотающаяся башка почти касалась брылями камня. Аждахак поморгал длинными, желтыми зенками и неспешно полез наружу. А вот дальше Джавед помнил не все. Сначала ударил ветер – да так, что их чуть с камня не сдуло. А с ветром донесся тихий крик. Потом, правда, парс понял – не тихий. Наоборот, оглушающий, но очень тонкий. Как иголка, которую загоняют под ногти. Как стон, тихий, но страшный. Крик ударил в уши, как ветер, а потом неровные камни, столбы, рогатую башку змея и устье пещеры залило синюшным, потусторонним светом. Перед почерневшими, изглоданными столбами опустилось ослепительное существо в белых одеждах – с длинным, горящим мечом в руке. Держась из последних сил, Джавед успел понять, что меч – живой. Тигр на рукояти разевал острозубую пасть и кричал – тем самым неслышным, страшным криком. Развевалась белая шерсть волшебного зверя, плыли в воздухе черные волосы существа, летели за спиной белые одежды… В последний оглушающий, кошмарный миг белый воин взмахнул клинком – и половина морды ревущего, бьющего хвостом аждахака съехала на сторону. Веером полетели черные блестящие брызги. Змей конвульсивно дернулся, задрал обкорнанное, зияющее живым мясом рыло – и рванул вперед. Белый отпорхнул в сторону и невесомо отмахнул клинком. С тяжелым, глухим стуком башка змея обрушилась на камень. Джавед хрюкнул от страха и побежал прочь – как никогда еще в жизни не бегал. * * * Караван аль-Амина, некоторое время спустя Очнулся аль-Амин от боли между глаз. Очень сильной боли. Попытавшись открыть глаза, обнаружил, что глаза тоже режет – нестерпимо. Кругом посвистывало и подвывало. Спине было очень жестко. Сморгнув слезы, он все-таки увидел – бархатное, с кисеей верховых ночных облаков, утыканное звездами небо. Пахло чабрецом, потом, верблюдами и бараниной. – О мой повелитель! – засуетились вокруг голоса. И тут же заботливые руки подняли его, и помогли сесть, и насовали под спину подушек и валиков. В глазах плыло. – О мой халиф, ты жив и в добром здравии! «Убью, сука», – мрачно подумал аль-Амин. За «доброе здравие». Голова болела так, что глаза слезились. – Где… – Язык еле ворочался во рту. – Да, мой халиф? Тьфу. Это он так теперь будет хрипеть, вместо того чтобы говорить? Вместо человеческих лиц вокруг все еще расплывался туман. – Где… – О мой халиф… Ой! Удар кулака, видно, пришелся куда надо, потому что раб вякнул и замолчал. Туман вокруг него почтительно притих. – Где… Почтительное молчание. Заливаясь слезами боли, аль-Амин потер виски. Собрался с волей. И все-таки выдавил из себя: – Г…где… эта га…гадина? Молчание. – Гы… где?.. Голос все так же срывался, но его, похоже, поняли. Кто-то вкрадчиво – ага, явились, выкормыши гадские, – проговорил: – Он… поблизости, мой повелитель. Что?! В какой еще такой «поблизости»? Сейчас он покажет подлой твари такую поблизость!.. – Г-где?!.. – Они… доставили тебя сюда, о мой халиф. И вернулись. «Они»? Какие еще «они»? – О…они?.. В глазах прояснялось, и склоненная чалма с висящим кончиком белела все явственней и явственней. – Они, мой халиф, – с нажимом повторил Джунайдов мюрид. И поднял взгляд. С мгновение посмотрев в спокойные холодные глаза, аль-Амин раздумал переспрашивать. Конечно, они. Джинны. Джинны из-под скалы. Мюрид тонко улыбнулся и снова почтительно опустил взгляд. И мягко добавил: – Скорее всего, Тарик прибудет сразу в Фейсалу, о мой халиф. Завтра мы сможем тронуться в обратный путь. Страх сменился жгучей яростью, словно забитый фонтан прорвало. |