Онлайн книга «Сторож брату своему»
|
– Ну что, дурищи! Время и нам посмеяться, не находите?! Женщины испуганно повскакивали на ноги, а джинн выдал в темноту протяжную кошачью руладу. Через мгновение площадь и ближайшие проулки отозвались мяуканьем, пронзительным воем и визгом. На зов Имруулькайса собралось не менее дюжины котов-джиннов – они хихикали и разглядывали сбившихся в стайку жриц. Золотистая кошечка примостилась рядом с Имруулькайсом и принялась вылизывать лапку. – Что скажешь, Умейма? – ласково боднул ее в плечо черный котяра. – Ну хоть встряхнулся немного наш князь, – степенно ответствовала она – и сменила облизываемую лапу. – А то все сидел и в стенку глядел, смотреть было противно. Он бы еще слезу пустил… И ведь было бы из-за чего! – И она снова выпустила розовый, лодочкой сложенный язык. – Любо-овь, – мечтательно отозвался Имруулькайс, потягивая и перекатывая спинной хребет. – К человечке… – с невероятным презрением выплюнула, как комок шерсти, джинния. – Эта Айша не стоила его мизинца! Предательница, чтоб ей огонь после смерти не светил! Смертная, что с нее взять… – Голос Умеймы просто сочился ядом. – А он все страдаа-аает… – ехидно мурлыкнул черный кот. – И попомни мои слова, еще наворотит дел! Наш князь сейчас хуже быка по весне, прет мимо борозды, рогами упершись, клянусь Хварной… Вокруг захихикали. Наконец, Имруулькайс закончил потягиваться – и принял боевую стойку на влажном мраморе фонтана. – Эй, вы! Настало время глупцов и шутов! Выходите из домов, предатели! – во всю глотку заорал джинн на хорошем фарси. Над ним хлопнула ставня, и в окно сунулась заспанная и широкая, как дыня, рожа: – А ну брысь отседова, это тебе не Мухсин, я тебе покажу, как позорить почтенных граждан древнего царства Хосрова! Тут рожа рассмотрела, кто стоит на площади в окружении кошек, – и тихо охнула. Госпожа Марида и женщины закрыли голые лица рукавами. А кошки разразились нестерпимым пронзительным мявом. «Аааа!» – верещали они, вздыбливая шерсть и скаля задранные морды, мяаааа!!!.. – А ну-ка, подавайте сюда ваших музыкантов, предатели священного огня! – рявкнул поверх общего воя Имруулькайс. – Неправда! – заорала рожа, нежданно являя мужество. – Мы честные огнепоклонники! «Вяаааа!!» – грянули кошки на площади. Злобно сгорбившись и встопорщив шерсть на загривке, Имруулькайс выкрикнул в ответ: – Честные?! Вы по подвалам, трусы толстые, дрожите! Деньги считаете, двоедушники, лицемеры! Налог как зиммии платить не желаете, правоверными для виду заделались! Хварну не почитают из-под полы, вы, позорники и предатели! Отступники! Кошелек и ашрафи вы почитаете, а не священный огонь!!! А ваш наместник – оклеветал силат и предал Тарика! Тарик от вас отказался, мерзавцы! А мы, джинны, будем взыскивать с вас долг! Вылезайте, твари, я спою для вас песню!!! – Вот ужас-то, – обреченно пробормотала рожа и улезла за ставни. Вскоре на площадь, позевывая и потягиваясь, потянулись люди в наспех запоясанных халатах: кто с наем, кто с дарабуккой. Они проходили сквозь волнующийся ковер кошачьих спин и задранных хвостов – а коты, надо сказать, все прибывали, пестрой рекой втекая в город через раззявленные ворота, – кланялись важно сидевшим на бортике Имруулькайсу с Умеймой и становились рядом с растерянными жрицами. Когда музыкантов набралось не меньше десятка, джинн поднял морду к небу и заорал: – Начинаем! Зазудел най, застучали барабанчики. Мелодия кружилась, как на свадебных торжествах, – люууу, люууу, слушайте, люди, слушайте. И Имруулькайс принялся декламировать: Халифат был развален злым вазира гением, Фадлом ибн Раби – имя запомним надолго!.. Дааа! – мощным хором отозвались коты. Имама Амина распущенностью и ленью, Невежеством Бакра-советника без чувства долга! Фадл и Бакр хотели того, что смертельно халифу, Но заблуждения – наихудшая из дорог!.. Дааа! – заулюлюкало кошачье воинство. Мужеложство халифа – грязь и опасные рифы, Но продажность Фадла в делах – наихудший порок! Один мужеложец другого трясет, и лишь в этом — Разница между двумя содомитами! Уууууу! – верещали на тысячу голосов джинны. Но оба мужчины, скрываясь, друг друга лелеют, Не развлекаясь перед глазами чужими. С евнухом связь у Амина, в него он ныряет, Его ж самого два осла постоянно имеют — Вот что на свете, представьте, открыто бывает! Ууууу, йаааа! – бесновались коты. Господь справедливый, возьми их к себе поскорее! Ты накажи их огнем очищающим ада, Чтоб судьба Фадла была для потомков примером, И на мостах через Тиджр раскидай эту падаль: Лишь укрепляет возмездие правую веру! [7] Даааа!! – грянула последняя кошачья здравица – и джинны бросились врассыпную. Занимающийся над Фейсалой день был базарным. Имруулькайс, восторженно созерцавший роскошные желто-малиновые перья рассветных облаков, знал: к вечеру весь город узнает страшные новости, а его стишок будут распевать все – и горожане, и возвращающиеся в долину феллахи с опустевшими тележками. А еще через пару недель его беспощадные бейты зазвенят там, куда он и метил, – в столице, у ворот Баб-аз-Захаба, посреди растянутой канители на рынке прядильщиков, да и на всех других столичных рынках тоже. А потом – и в самом халифском дворце. Там как раз проживал его племянник… * * * Фархад, приложив ладонь ко лбу, проводил взглядом свистнувшую в рассветном небе тень. – Что это, господин? Садун чуть пригубил вина и посмотрел на город – красивый вид, слуги не врали. Жизнь на высоте, в башне, имеет свои преимущества… хотя ноги ныли после каждого марша бесконечных ступенек. Пригубив еще, сабеец ответил: – Какая-то тварь с гор или из долины. Теперь в Фейсале их будет много. Я бы сказал – не протолкнуться от них будет в городе. Хорошо, что мы уезжаем. – А мы уезжаем? – улыбнулся юноша и подлил хозяину еще вина. – Да, дитя мое. Здесь у нас осталось лишь одно дело. И Садун развернул платок. На ярком фиолетовом шелке лежала кукла – в золотом халате и золотой чалме халифа. Фархад улыбнулся, узнав творение своих рук – он сам сшил тряпичное тельце, приметал круглую голову и колбаски ручек-ножек. В детстве часто приходилось мастерить куклы для сестренок. Сестренок, да… Как они там?.. |