Онлайн книга «Зона затопления»
|
Да, мог уехать глава, тем более что он не коренной – из молодых специалистов шестидесятых годов. Но не уехал. До конца оставался. – Что ж, – поймав одни, другие, третьи глаза на себе, начал Алексей Михайлович, держа стопку в подрагивающей руке, – что ж, много раз мы здесь с вами сидели. И по радостным поводам, и по грустным. Бывало, и не вмещал этот зал всех… Много нас было, а вот теперь осталось… – Не договорил, кашлянул. – Да… Но покинули люди не по своей воле… не по нашей воле Пылёво исчезает. Стояло оно триста пятьдесят лет и еще бы триста пятьдесят простояло… Знал народ, как жить, чем жить, для чего… Я не смею просить вас не горевать – у самого все эти годы сердце болит… Что ж, – поднял стопку выше, – без чоканья, ладно? Выпили, посидели, замерев, не притрагиваясь к закуске, перетерпели жжение. Потом уж потянулись к огурцам, грибам; Галина зашептала: – Пирог берите, пока теплый! Дядь Володь, вы же любите рыбный. Поели в молчании. Каждому было что сказать, но не решались. Боялись сказать именно сейчас не то. И Алексей Михайлович продолжил. Теперь уже о том конкретном, что мучило каждого. – Что касается кладбища – переносим целиком. Доверенности у меня, землю в городе выделяют. Перенесем, постараемся так же положить, как здесь… – Да уж хоть бы, – покивала Фёдоровна. – Покойников топить – последнее дело. – Не дай бог… – Перенесем. И памятники заберем, кресты, – увереннее продолжил глава. – Я лично буду следить. Ни одной могилки не оставлю. О кладбище люди переживали не меньше, чем об остающихся домах, добре, которое нет возможности забрать, о том, как будут на новых местах, в чужом мире… Дирекция по подготовке к затоплению останки взять разрешила, но для этого нужно было присутствие при эксгумации (страшное слово, которое в деревне произносили шепотом) родных покойного. Большинство боялись такого участия. Да и правильно: как это жене видеть доставание гроба, где лежит муж, превратившийся в кости, или сыну, дочери, родителям… Алексей Михайлович выяснил, что можно доверить присутствие при эксгумации другому, собрал такие доверенности на себя. Сейчас он хоть и бодрился, обещал, что лично проследит за переносом кладбища, но боялся, хватит ли сил. О том, что сердце болит, сказал не образно – болело оно действительно, давило и кололо уже давно… – Одно вот, – продолжил Алексей Михайлович, – Люба Гришина остается со своим магазином… До последнего торговала, и сейчас открыта ее «Северянка»… Как в цивилизованном мире… Не успели решить насчет компенсации… Остается… Пришла Алина, фельдшер. Молодая женщина, всегда подчеркивавшая даже своим видом, что она не деревенская, жившая как-то особняком. Она частенько ругалась с мужем, здешним уроженцем, – требовала скорее переезжать, «пока дети маленькие», а он все тянул. Но вот как получилось: муж и дети уже с весны в Мариинске, ее родном городе, а Алина здесь. И такой стала заботливой в эти месяцы – сама обходит старых людей, спрашивает о самочувствии, уколы ставит, давление мерит. Раньше на дом ее вытащить было трудно: есть пункт, часы приема – приходите… Меняется человек… Поздоровалась тихо, села с краешку, но ее тут же пересадили ближе ко всем, окружили заботой, и в глазах Алины появились слезы. Она нахмурилась, сказала строго: – Спасибо. Можно, как будто меня здесь нет. Старухам стало неловко. Замолчали, поджали губы. – Споем, может? – неожиданно для себя, но чтоб загладить эту неловкость, предложила Ирина Викторовна. – Э-э, – Фёдоровна тяжело отмахнулась, – какие уж тут песни… Но Зинаида поддержала: – А чего? Правильно Руся предложила. Помните, молодыми любили? – И завела без подготовки: Чуть охрипший гудок парохода Уплывает в таежную тьму-у, Две девчонки танцуют на па-алубе, Звезды с неба летят за корму. Алексей Михайлович подхватил было: – А река бежит, зовет куда-то, плывут сибирские девчата… – Но остальные не поддержали, и песня смялась, оборвалась. – Поплывут завтра девчата, – хэкнул Крикау. – Все поплывем. Остальные закряхтели, завздыхали. Не глядели друг на друга. Леша стал разливать водку. И тут, в тяжелой тишине, Фёдоровна, удивительно отчетливо выговаривая каждое слово беззубым ртом, запела то, что пели только на поминках: Отец мой был природный пахарь, А я работал вместе с им. – Отец мой был природный паха-арь, – подхватил сначала Мерзляков и тут же Крикау, – а я ра-бо-отал вместе с и-и-им. На нас напали злые черти, Село родное подожгли. Отец убит был в первой схватке, А мать живу в огне сожгли. – От-тец убит был в первой схватке! – вступили Алексей Михайлович, Зинаида, Ирина Викторовна, Ульяна. – А мать живу-у в огне сожгли! – Зачем, скажи, судьбина злая, – грянули Чуклин, Леша Брюханов, Галина, – ты разорила дом родной? Сестра осталася сироткой, А я остался сиротой. – Сестра остал-лася сироткой, а й-я-а оста-ался сир-рото-ой! С сестрой мы в лодочку садились И тихо плыли по реке. – С сестрой мы в лодочку садились и ти-ихо-о плыли по реке-е. Но вдруг кусты зашевелились, Раздался выстрел роковой, Злодей убил мою сестрицу, И стал я горьким сиротой. – Злодей, – пели не глядя друг на друга, но теперь смотрели не вниз или вбок, а куда-то вверх, и глаза были светлые, сухие, светящиеся, – убил мою сестрицу, и стал й-я-а го-орьким сир-ротой. Кругом, кругом осиротел я, Кругом я горький сирота, Нет у меня отца и мами, Нету сестрицы у меня. – Нет у меня отца и мами, нету-у сестриицы у меня-а! Взошел я на гору крутую И посмотрел я на село. Горит, горит село родное, Горит вся родина моя. И уже срывающимися голосами дотянули второй раз: – Горит, горит село родно-я, го-ори-ит вся-а ро-одина моя-а! Печку на ночь топить не стала – только вьюшки задвинула, чтоб не выдувались остатки тепла, – добралась до кровати и легла одетая, накрылась одеялом и еще сверху пальтишком. Поплыла, поплыла в сон, радуясь ему как никогда – самое страшное было лежать и думать. Но мозг утомился за этот день, мысли уже давно путались, и вот перепутались окончательно, и всё провалилось… И снова толчок. Забытья будто и не было. Ирина Викторовна приоткрыла глаза и глянула на окно. В прямоугольнике густая синь. Брезг. Раннее-ранее, но все же утро. И значит, надо подниматься. Подниматься, оживать, жить дальше. |