Онлайн книга «Зона затопления»
|
Слава богу, хоть Люба Гришина уехала… Всю дорогу сюда Ткачук боялся: причаливают, и появляется Люба… Она до конца, в том числе и по его, Ткачука, просьбе держала в Пылёве магазин. Когда наступил срок съезжать, Люба отказалась садиться на паром: компенсацию за потерю бизнеса (хотя какой это бизнес, в последнее время вряд ли какую-нибудь прибыль получала) ей не давали, и товаров оставалось на четыреста тысяч рублей. Куда их было девать – неизвестно… Ткачук как глава сельсовета пытался помочь, добиться компенсации, открытия магазина Гришиной в Колпинске. Получал ответ: «Магазин – пожалуйста. Пускай оформляет документы, находит соответствующее здание. А с компенсацией – вопрос решается. Сейчас происходит корректировка проекта в связи с помощью малому бизнесу района». Магазин в городе Люба открывать боялась, да и нереально было конкурировать с местными. «Задушат в месяц!» Осталась зимовать в пустом, выжженном Пылёве. И постепенно Ткачук потерял с ней связь, перестал справляться о ее делах. А теперь испугался встречи. Но нет – нету здесь уже ни Любы, ни ее магазинчика «Северянка». На месте здания – пятно пожарища. Свежее, чернее других. Весной сожгли или в начале лета… – Э, товарищ директор, – позвали, – иди исть. А то совсем обессилишь. Почему-то Ткачука называли директором; в этом обращении слышались ирония, смешок… Ладно, чего там, перетерпит. Поднялся, взял пакет с бутербродами, бутылкой водки, пошел к костру. – Где твой второй-то? – спросили. – Да сам беспокоюсь уже. – Действительно, ночь почти, а Брюханов не возвращается. – Не дай боже он с моим инструментом слинял! – Куда он денется… И лодка на месте. Ткачук устроился на еще теплом после дня кирпиче, достал водку: – С устатку по капле. – Глянул на представителя дирекции по затоплению; тот пожал плечами. – Тут, может, этого придется искать, – сказал милиционер. – Вместо отдыха. Кое-кто из рабочих поддержал, и Ткачук почувствовал себя виноватым, поставил бутылку на землю. – Так, прогорело? – Молодой мужичок в энцефалитке вывалил из помятой кастрюли картошку, стал палкой запихивать под угли. – Погоди! Кашу разложим, – остановили. – А то вся в пепле будет. – А откуда картошка? – спросил Алексей Михайлович; картошка была явно только что из земли. Мужичок палкой указал себе за спину: – Да вон деляна. Два куста выдернул – целая кастрюля. – Насадил кто-то, – вроде как с сожалением вздохнул милиционер. – Ну дак понятно, не падалкой наросла… «Мерзляков, скорее всего, – определил Алексей Михайлович. – Его участок там был…» Вслух говорить не стал. Какая им разница – Мерзляков или кто другой допёр сюда в мае несколько кулей семенников, вскопал вручную поле, набросал в ямки картофелин… Теперь собирается ехать за урожаем. Главное, чтоб его не опередили. А то вот так по кустику можно всё повыдергать. Ткачук хотел заметить, что нехорошо чужое брать, но не стал – и так дуются за лишнюю работу. – Идет вроде кто-то, – сказали с той стороны круга. – Главное, чтоб не медведь, хе-хе. – Немудрено. Это был Алексей. И Ткачук, увидев его, понял, как волновался. Как за ребенка. – Что долго так? – Туго двигалось. – Алексей присел на корточки. – Ну и… как-то нехорошо… – Хорошего мало, – неожиданно поддержал представитель дирекции. – Мы вас понимаем… понимаем, как это… Я ведь сам с Шагонара. – А где такое? – спросил тот, что принес картошку. – В Туве… Большой поселок был, точнее, город официально. В восьмидесятые попал в зону Саяно-Шушенского водохранилища… Тоже переселили. – Да? А сами… – в голосе Брюханова послышалось дрожание. – А сами зачем на такую работу пошли? – Думал, пользу здесь принесу, – ответил представитель то ли серьезно, то ли с сарказмом. – И как, получается? А? Алексей Михайлович потянул Брюханова: – Пойдем на руки полью. Поесть надо – и спать. Когда отошли, попросил: – Леш, не заводись… Давай без ора… У меня что-то давит, – потер грудь. – Ладно?.. Эти – они винтики. До тех, кто накрутил их сюда, нам не добраться, Леш… – Ну да, ну да, – пробормотал Брюханов сосредоточенно, явно думая о другом. – Ты слышишь меня? – Слышу… Я не буду… А священник здесь? – Уехал. За ним катер пришел. – Ну и ладно… А с этими что говорить… – Брюханов сказал это снисходительно-брезгливо. – Лейте, надо действительно умыться. Как-то зудливо. Вернулись к шаящему красноватыми углями костру; представитель рассказывал: – …Приехали к дядьке в Краснотуранск, это рядом с Красноярским морем, и он нас повез рыбачить. Налимов ловить. Плывем на моторке, я смотрю, а под водой деревья стоят. Лес настоящий то ли елок, то ли лиственниц. Вершины в полуметре примерно от поверхности… И так жутко стало!.. А потом Саяно-Шушенское… Пороги затопили, сорная, больная рыба в верховье Енисея пошла… Тут, думал, иначе будет, по уму… – Налимов-то наловили тогда? – спросил милиционер. – Да наловили… Только – пришлось полчаса варить. Паразиты в нем. Почти вся рыба в Красноярском море больная. Живая, плавает, а из брюшек черви торчат… – Полчаса?! Это что от налима останется после варки такой? – Каша, ясно! – У меня же в лодке щучка лежит, – вспомнил Алексей. – Надо запечь, а то пропадет. Здесь-то еще здоровая… Съедим по крошке – помянем деревню, реку. Мужики невесело захехекали. Ткачук с Брюхановым ночевали в гусинской избе. Там же легло и большинство рабочих. Начальство предпочло палатку. Брюханов похрапывал, накрывшись курткой, а Алексей Михайлович и рад был уснуть, но никак не мог. Только вроде начинал задремывать, и в груди тут же дергало. Распахивал глаза, прислушивался к себе. Сердце колотилось, будто пробежал в гору, и при каждом ударе упиралось словно в иглу. Укалывалось, сжималось, боль на мгновение пропадала, а потом, при новом ударе, – снова укол. Не сильный, но ощутимый, пугающий. Казалось, сейчас ударит сильнее, и иголка проткнет… Сейчас, когда не спал, и сердце, и игла удерживались на грани, а стоило поддаться дреме, и – дергало серьезной болью. Лучше не спать, не терять контроль над собой. Алексей Михайлович высосал за ночь четыре таблетки нитроглицерина – не помогало. Хотелось класть под язык еще таблетку и еще, перестать чувствовать это колющее колочение. Но вряд ли таблетки помогут. Вряд ли. Дождался рассвета, пробрался к двери, вышел на улицу. Надеялся, на свежем воздухе станет легче. |