Книга Убить футболиста, страница 43 – Федор Раззаков

— Значит, так, Гена. Быстро лег на пол и десять раз отжался. Ну!

Лифтер, у которого и без того куцее мировоззрение теперь сузилось до размера дула пистолета, упал на четвереньки и принялся отжиматься. Однако уже на пятом жиме его хилые ручонки задрожали, а задница начала провисать. Но Громов был неумолим:

— Я сказал — десять раз.

Ценой неимоверных усилий лифтер все же выжал положенное число жимов, после чего сел на пол и прислонился спиной к холодной стене. Было видно, что хмель из него улетучился бесповоротно. Громов присел на корточки перед лифтером и, все еще играя перед его носом пистолетом, сказал:

— Слушай меня внимательно, Гена. Я в течение месяца буду захаживать в эти края. Так вот, если я узнаю, что в каком-то из подотчетных тебе домов не работает лифт, — ты будешь отжиматься вечно. Уразумел?

Обессиленный Гена молча кивнул головой.

Разобравшись с лифтером, Громов, все еще возбужденный от пережитого приключения, пешком поднялся на нужный этаж. Подойдя к обитой коричневым дерматином двери под номером 72, он прислушался. Из-за двери доносилась приглушенная музыка, в которой легко угадывалась известная композиция Стиви Уандера «I just called to say i love you» в исполнении автора. В аудиоколлекции Громова эта композиция занимала особое место и звучала каждый раз, когда его холостяцкое жилище посещала дама. «Неужто и Витя Катышев, вместо того чтобы корпеть над пистолетом в пряжке, проводит время с какой-то девицей?» — подумал Громов и надавил на звонок.

После этого музыка в квартире стихла, и в течение нескольких секунд за дверью сохранялась гробовая тишина. Наконец по коридору прошлепали чьи-то босые ноги и взволнованный мужской голос спросил: «Кто там?»

Сыщика так и подмывало ответить бородатой шуткой: «Сто грамм», но он сдержался.

— Виктор Катышев здесь живет? — придавая своему голосу напускную суровость, произнес Громов.

— Да, а в чем дело?

— Откройте, это из жилконторы по поводу воды и света, — сказал сыщик первое, что ему пришло в голову.

В следующую секунду щелкнул замок, и в дверном проеме показалась лохматая голова молодого человека. Из одежды на нем была лишь светлая рубашка и джинсы. Причем рубашка была застегнута не на те пуговицы, а расстегнутая ширинка на джинсах являла миру малую толику клетчатых трусов «Royal».

— Вроде у меня с водой и светом все в порядке, — произнес хозяин квартиры, нетерпеливо переступая босыми ногами на холодном линолеуме.

— Вот именно, что вроде, — ответил Громов и, отодвинув плечом хозяина квартиры, уверенно прошел сначала в коридор, а оттуда на кухню. Хозяин квартиры засеменил следом за ним.

Пройдя на кухню, гость не стал больше играть в прятки, сунул Катышеву под нос свое удостоверение и представился:

— Старший оперуполномоченный МУРа Кирилл Андреевич Громов. Знаете такого?

Катышев растерянно пожал плечами: мол, нет, не знаю.

— Значит, пришла пора познакомиться, — сказал сыщик, продолжая сверлить собеседника суровым взглядом. — Прежде чем мы начнем наш разговор, я бы попросил вас, Витя, о двух одолжениях. Во-первых, застегните ширинку, и во-вторых, проводите свою девушку, или кто там еще у вас, до дверей. Мне бы не хотелось, чтобы у нашего с вами разговора были свидетели.

Не обращая больше внимания на хозяина квартиры, Громов отвернулся к окну и стал без особого интереса разглядывать происходящее во дворе. Стоя спиной к двери, он прекрасно слышал то, что происходило в квартире. Катышев убежал в соседнюю комнату, с кем-то там пошушукался, а спустя несколько секунд громко хлопнувшая входная дверь возвестила о том, что третий лишний благополучно покинул пределы квартиры. Вскоре на кухню вновь вернулся хозяин. Услышав его шаги за спиной, гость обернулся и, указывая на табуретку возле стола, произнес:

— Вы, Витя, не стесняйтесь — садитесь и чувствуйте себя как дома.

Катышев, до этого сохранявший каменное выражение лица, улыбнулся:

— А вы, я вижу, с приколом.

— С моей работой без приколов нельзя. С ума сойти можно, — произнес Громов и занял место на свободной табуретке. — Начну без всяких предисловий. Пистолет «ТТ» выпуска начала сороковых годов с клеймом на «щечках» в виде двух молний вам о чем-нибудь говорит?

Задав этот вопрос, Громов заметил, как сразу изменилось выражение лица его собеседника. Блуждающая секунду назад по губам улыбка исчезла, в глазах появилась тревога.

— Я так и знал, — после небольшой паузы выдавил из себя Катышев.

— Что ты знал? — переходя на «ты», спросил Громов.

— Что этот пидор меня подставит.

— Какой такой пидор? Который две минуты назад из твоей квартиры выпорхнул?

— Две минуты назад из моей квартиры вышла девушка, — стараясь сохранять спокойствие, ответил на реплику гостя Катышев. — А пидор, которого я имею в виду…

Он внезапно замолчал, видимо все еще сомневаясь, стоит ему говорить гостю правду или нет. Наконец он решился, но прежде чем начать свой рассказ, внезапно спросил:

— Сигареткой не угостите?

— Извини, не курю.

— Понимаю. Не курите, не пьете и баб не трахаете?

— Хорошо сказано, — похвалил собеседника Громов. — Однако что же ты за курильщик, если дома сигарет не держишь?

— А кто вам сказал, что я не держу? Просто чужие слаще.

Громов в ответ ничего не сказал, только улыбнулся. Этот парень ему все больше нравился.

— Можно я схожу за ними в соседнюю комнату? — спросил Катышев.

— Можно, Витюша. Если хочешь, я тебя и в туалет могу отпустить — пописать.

Буквально через минуту Катышев вернулся на кухню с пачкой «Кэмела» в руках. Взяв с холодильника коробок со спичками и диковинную пепельницу в виде опрокинутой ладошки, он опустился на свое прежнее место и глубоко затянулся сигаретой. И только после этого возобновил разговор:

— Ствол, о котором вы говорите, я нашел совершенно случайно два месяца назад в Псковской области. У меня там бабка живет. Места там на трофеи рыбные, надо только знать, где копать. Но в этот раз мне почему-то не подфартило. Откопал этот «тэтэшник», да тройку жетонов.

— Что за жетоны? — спросил Громов.

— Сразу видно, что вы «чайник» в нашем деле. Многие солдаты вермахта носили на шее дюралюминиевые бирки-жетоны с номером. Если солдат погибал, его товарищи отламывали половину жетона и отсылали как похоронку. Если жетон оставался на погибшем, то такой солдат считался без вести пропавшим.

— И к чему тебе эти жетоны? — продолжал удивляться Громов.

— Темнота! В Германии за них родственники пропавших без вести солдат могут отвалить кучу бабок. Правда, самому мне с этим связываться западло — я предпочитаю продавать жетоны здесь.