Книга Кофе с ограблением, страница 40 – Катарина Ингельман-Сундберг

– Шайка пенсионеров, – улыбнулся Андерс. – Мать утверждает, что все деньги пропали на одном из ходящих в Финляндию паромов. Якобы их сдуло за борт. В это я ни капельки не верю.

– Нет, они наверняка их спрятали. И маме причитается часть добычи, поверь мне.

– Ты уже подумал о нашем будущем наследстве?

– Ну, фактически она ведь должна поделиться. Несколько миллионов пропало – во всяком случае, если верить газетам.

– Мать вроде бы получит по меньшей мере два года, – сказал Андерс и ткнул в место в «Афтонбладет», где репортер выдвинул именно такое предположение. – Послушай, мы навестим ее в тюрьме и спросим, где находятся деньги. Попросим наследство вперед.

– Но, Андерс, здесь явно что-то не так. Почему они сдались сами? Никто не подозревал их. Сначала они совершают идеальное преступление, а потом идут в полицию и во всем признаются. Словно сами хотели попасть за решетку.

– Вы здесь хорошо относитесь к старикам? – спросил Андерс, когда сестра Барбара вернулась. – Никто ведь не идет в тюрьму добровольно.

– Пожилые – народ своеобразный, – ответила та уклончиво. – С ними ничего не знаешь наперед. Не хотите кофе? У нас есть кофейный автомат.

– Спасибо, с удовольствием, – сказала Эмма.

– У вас есть пять крон? – Сестра Барбара протянула руку.

Андерс и Эмма дали ей каждый по пятерке и, в то время как она ходила за кофе, продолжили читать свежие утренние газеты. Там много было написано о сенсационной краже.

– Меня мучает совесть, нам следовало чаще навещать маму, – сказала Эмма и отложила в сторону последний номер «Дагенс Нюхетер».

– Да, тогда этого, пожалуй, не случилось бы, – согласился Андерс, но запнулся на полуслове, поскольку вернулась сестра Барбара. – У вас есть булочки? Мы не успели перекусить в обед.

– Нет, к сожалению…

– А печенье?

– Я сожалею…

Эмма рассматривала кучу прессы на диване. Рядом с ней лежали два экземпляра вчерашнего выпуска «Экспрессен», она отодвинула в сторону чашку с кофе и взяла одну из газет.

– Мы не успели купить ее вчера. Можно забрать вашу?

– Нет, к сожалению, они принадлежат дому престарелых, – ответила сестра Барбара.

Тогда рассмеялся Андерс.

– Пошли Эмма, нам пора. – Он поднялся и направился к двери.

– Что относительно комнаты? Нам надо договориться сейчас, – сказала сестра Барбара.

– Мы оставляем ее за собой. Мать еще не осуждена, и пока ее здесь нет, мы сэкономим на кофе.

Сестра Барбара вздрогнула. Она сама связалась с детьми Стины в надежде получить помощь, а они с ней обошлись таким образом. В любом случае ей, пожалуй, следовало просто угостить их кофе.

– Тогда так и решим, но есть еще одно дело… – Барбара нервно сжимала руки и не знала, как ей начать. – Ну, я подумала о нашем разговоре. Хорошо, если бы он остался между нами. Я очень не хотела бы, чтобы «Диамант» вообще связывали с какими-то преступлениями.

– То есть вы заинтересованы умалчивать, что наша мама жила у вас?

Сестра Барбара кивнула и поднялась.

– Знаете, что я думаю, – сказал Андерс. – Если бы ей и другим было хорошо здесь, ничего подобного не случилось бы. Вам необходимо пересмотреть ваши правила.

Они направились к выходу, но в дверях Эмма неожиданно остановилась.

– Кстати, на вашем месте я позаботилась бы о тех, кто остался, иначе они тоже могут сбежать, – сказала она. А потом они с братом вышли на улицу и немного постояли перед входом в богадельню.

Андерсу надо было ехать на работу в службу занятости, а Эмме за покупками, прежде чем она поедет домой. Сейчас, когда у нее должен был родиться ребенок, она работала до полудня.

– Маме нелегко жилось здесь, она ведь провела почти всю свою жизнь в большой квартире в Остермальме. Такой поворот в судьбе – сильный поступок, – заметила Эмма.

– Конечно, это круто. Особенно для нее. Когда они жили с папой, она не осмеливалась и слова сказать поперек. Бедняге приходилось только организовывать шикарные ужины и презентации. Веселого мало. Слава богу, они развелись, и сейчас… сейчас она сбежала!

– Наконец мама осмелилась на что-то. Раньше она всегда хотела угождать кому-то, ведь у ее поколения женщин на первом месте всегда стояла вера в бога и курсы домоводства, чтобы заботиться о муже и детях. Не дай бог, папа увидел бы недовольную мину на ее лице.

– Нет, послушай, он думал только о себе, но сейчас она наверстывает упущенное. Знаешь, мне начинает нравиться все это. – Андерс засунул руки в карманы брюк.

– Мама напоминает мне металлическую пружину в старом матрасе, которая долго находилась в сжатом состоянии, но потом распрямилась, и ее невозможно вернуть обратно. – Эмма хихикнула.

– Но преступления, подобного этому, я и представить себе не мог. С другой стороны, ты же видишь, что пишут в газетах: «Одна из крупнейших краж произведений искусства в Швеции». Я чертовски зауважал мать. Она попыталась изменить свою жизнь, а я только хожу по замкнутому кругу и еле свожу концы с концами. Сколько бы я ни работал, все становится только хуже.

– Это касается всех нас, – вставила Эмма.

– Да, но моей зарплаты больше не хватает. После замены проводки и труб они в три раза увеличили квартплату, и сейчас нам с женой надо переезжать. А у меня нет никакого желания жить в пригороде.

– Тогда тебе тоже надо становиться преступником или просить наследство авансом, – сказала Эмма.

– На него я не надеюсь, мама проживет, наверное, еще лет двадцать.

– Ты прав. Вдобавок нам надо заслужить наследство, не так ли? – Эмма закурила сигарету и посмотрела на серое здание, где их мать жила в течение последних трех лет. Она сделала затяжку и медленно выдохнула дым. – Если она отправится в тюрьму, нам стоит навещать ее немного чаще. Заботиться о ней или найти другой способ сразу хапнуть кучу денег.

– А ты ведь сама думаешь как преступник.

– Ах, ничего там особо опасного, конечно, нет, – сказала Эмма, – но нужен хороший стимул.

Придя в пристройку за своим рабочим инвентарем, временно подменявшая уборщицу Петра застыла в недоумении. Ее резиновые перчатки пропали, а картины, которые она взяла из апартаментов принцессы Лилиан, больше не стояли на ее тележке. Исчезла также жидкость для мытья окон, а средство для мытья полов почти закончилось. Она разозлилась на саму себя. Собиралась ведь вернуть тележку на склад и просто остановилась в пристройке, чтобы оставить здесь картины, но как раз в этот момент позвонил ее друг. Он видел ее с незнакомцем в баре и потребовал объяснений. Ей долго пришлось убеждать его, что тот парень и она – просто коллеги. Их разговор полностью выбил ее из колеи, и она совсем забыла про тележку, и только в метро по пути домой вспомнила, что оставила картины в пристройке. Сейчас поезд ушел, кто-то попользовался ее инструментом, и полотна как корова языком слизала. Она поискала их среди других картин, но не нашла. Потом поразмышляла немного, стоит ли уведомлять руководство об этом деле, но испугалась, что, возможно, в чем-то превысила свои полномочия. Она же, что ни говори, действовала по собственному усмотрению и могла лишиться работы. И если сейчас никто ничего не обнаружил, стоило держать язык за зубами, а картины найдутся когда-нибудь.