Онлайн книга «Бремя чисел»
|
Жизнь, отданная великой цели — собрать воедино и уберечь от раскола раздираемую противоречиями страну. Чего так и не понял этот придурок Кавандаме. Кавандаме, великий лидер мозамбикского сопротивления, смиренно отправился на поклон — как явствует из вчерашнего телефонного звонка — к фашистскому губернатору провинции Кабо Дельгадо: Прошу вас, сэр, дайте мне мой кусок земли! Как будто если он прогонит белых со двора собственного дома, это что-то изменит. Болван, думает Жоржи Каталайо, закрывая присланную ему книгу, из которой вырывается розовый свет, высветляющий черную кожу его рук. Как забавно, как удобно, что словарь в двух томах. Подарок того симпатичного парня. Со словарями такое бывает часто. От «А» до «К» — один том, от «Л» до «Я» — другой. Для удобства мы разбиваем вещи на две части, а затем ставим куда-то не на место одну из половинок, ту самую, которая нам нужна. Но это простительный недостаток. Это не тяжелое заболевание. Мы просто сами создаем себе трудности. Куда подевался колпачок от авторучки? Черное и белое. Раскол столь же глубокий, как и язык. Раскол, с которым прожита его первая жизнь. После того как умер мой отец, мать сказала мне: «Ты должен научиться магии белого человека!» Он думает: было бы лучше, если бы я никогда не произнес этих слов. Магия белого человека! Тем более что это не так. Он тогда очень нервничал: впервые в Америке, один шанс из тысячи. Фонд Фелпса Стоукса поможет ему получить образование, в котором ему упорно отказывали португальские власти. Дело дошло до того, что его допрашивали в ПИДЕ. «Ты скажешь нам, чему там учили». Глупость несусветная, думает он, развязывая бечевку на свертке. Интересно, что там внутри? Его новая американская подружка раздевается. Его новая американская подружка зовет его из спальни: Я жду тебя! Жоржи, стоя у письменного стола: Хочу посмотреть, что там внутри. Его новая американская подружка: Прямо сейчас? Жоржи: Именно. Его новая американская подружка спрашивает по пути в спальню: Так ты ложишься? Это дом принадлежит иностранке, подруге Джулиуса Нирере. Жоржи Каталайо приезжает сюда тайком, прямо под носом у португальцев, один или со своей подружкой. Здесь он читает, пишет тексты выступлений. Купается на мелководье, наблюдает за цаплями. Размышляет. Иногда, превозмогая себя, вспоминает о жене, что в свою очередь влечет воспоминания о дочери; испуганная малышка, она сделала с матерью то, что ее заставили сделать. Жоржи размышляет о пережитом ужасе. О том, что надеяться на утешение бесполезно. О том, что никакая новая американская подружка не способна исцелить его. Да что там, все новые американские подружки, вместе взятые. Не сможет исцелить даже прикосновение руки его дочери, хотя и он, и она пытаются простить друг друга — увы, безрезультатно. Прибывает посылка с книгами. Когда мы вошли в дом, сын Елены уже крепко спал. Она осторожно положила его в плетеную колыбельку и отправилась на кухню готовить чай. Вернувшись, она поставила передо мной поднос с чашками. — Я рада, что вы ответили на мое письмо. То есть… я хотела сказать, что рада вашему приезду. Рада, что вы помогаете нам, что приехали сюда как сочувствующий нашему делу. — Главным образом меня привело сюда желание разыскать вас. Вы хорошо спрятались, — ответил я. Она села за стол. — И теперь вы нашли меня? — Думаю, я не единственный, кого потрясло случившееся, — произнес я. Если она держится вежливо, то чем я хуже? — Нет, я не думаю, что вы единственный. — Похоже, она ничего не боялась. — Вы знаете, что меня официально оправдали? — Вам от этого легче? Она отрицательно покачала головой. — Нет. Что ж, пусть живет со своей трагической ошибкой. Разве важно то, что она хотела сделать? Да, верно, в итоге ФРЕЛИМО оказалось под советским влиянием, но кто поручится, что параноики, правящие ЮАР, отказались бы от попыток давления на своего независимого соседа? Не слишком многого добились Советы в этой части Черного континента. Они даже не смогли включить Мозамбик в свою социалистическую сферу развития. То, что они ввозили сюда под видом экономической помощи, было даже худшего качества, чем наши собственные товары. Поэтому какое, к черту, это имело значение? — Я рада, — повторила Елена, — что у меня появилась возможность рассказать вам о том, что случилось на самом деле. Она воображает, что делает мне подарок своим признанием. Пожалуй, она еще скажет, что хочет отблагодарить меня за то, что я ее выслушал. Слава богу, этого не произошло. — И все-таки я вам не верю, — сказал я. Елена пожала плечами. — Хотите знать почему? И я поведал ей о том, что Жоржи Каталайо рассказывал мне о ее матери. — Он бродяжничает по всей Европе, оставив вас и Мемори гнить в этой глуши. Он никогда не вспоминает о семье. Меняет любовниц. Без конца произносит зажигательные речи. И вдруг, совершенно неожиданно — можно сказать, на другом краю света — вам, Елена, в руки вкладывают пистолет. Ваша мать лежит на полу, истекает кровью и кричит от боли. — Откуда вам это известно? — Я уверен, вы винили его в не меньшей степени, чем он винил вас. — Вы посторонний человек, вы не член нашей семьи. Вы не имеете права… — Как-то раз он произнес одну речь. О том, что мужчины и женщины в его родной стране ненавидят друг друга. Видите, он все прекрасно понимал. Это мой подарок вам. Я пришел сюда, чтобы сказать это. Он знал, что случится, и когда все произошло, знал, что это сделали вы. * * * — Сэм Каланге утверждает, что вы задумали убить его. Я подумал, что наш обмен любезностями окончен, однако ошибся. Когда я собрался уходить, Елена «угостила» меня этим подарком. — Что вы сказали?.. Елена пожала плечами. — Он говорит, что вы якобы заплатили Редсону, чтобы тот инсценировал наезд на него. Хочет, чтобы люди подумали, будто его не случайно задавило землеройной машиной. Я не знал, что сказать в ответ на это. — На вашем месте я бы не стала особенно беспокоиться по этому поводу. Все равно вы ничего не можете сделать. С этими словами Елена закрыла за мной дверь. Настала моя очередь ходить по городу после заката с опаской. Как же отреагировала на это Нафири? — Не обращайте внимания. Вы тут ни при чем. Мне показалось, будто президент Чиссано хмуро кивнул в знак согласия с полудюжины одинаковых настенных портретов. Сквозь тонкую бумагу упрямо, словно кошмарный сон, проступала надпись: ОГОНЬ РЕНАМО. |