Онлайн книга «Анастасия. Вся нежность века»
|
Огромная, болтающаяся на правом боку деревянная кобура с маузером то и дело бьет его по колену. Комиссар на ходу обращается к кому-то: – Проследите, чтоб окна были глухо зашторены, чтоб свет не выбивался. Под лязганье и сопенье поезд маневрирует, медленно сдает назад, уходит в темноту, за ним не спеша следуют несколько солдат конвоя, некоторые висят на подножках. Поезд останавливается в глухом закутке на запасном пути под водокачкой. Платформа сюда не доходит. Из царского вагона спрыгивает часовой, становится возле подножки, приваливается к вагону. В тамбуре показывается царь. Он, как всегда, в военной полевой форме, в портупее, сверху на плечи накинута полковничья шинель, но погоны уже с мясом оторваны. На голове фуражка без кокарды. Из-под фуражки виднеются поседевшие виски. Николай вдыхает ночной воздух, вглядывается в темноту. Оттуда слышны приглушенные голоса, вспыхивают огоньки сигарет, кто-то шумно справляет нужду. Николай интересуется у солдата: – Какая станция? Тот лениво сплевывает на сторону: – Не положено отвечать, вашброть. Царь, разминая затекшие ноги, неуклюже спускается на землю. Закуривает от спички, пряча ее от ветра. Предлагает портсигар конвоиру: – Не желаете закурить? Конвоир молча запускает пятерню в портсигар, берет горсть сигарет, прячет за пазуху, одну засовывает в рот. Наглея, смотрит в упор на царя: – Нам огоньку бы… Царь молча подает ему спички. Солдат раскуривает, прячет спички в карман. Царь: – Спички верните, пожалуйста! Солдат нехотя отдает спички: – На! Царь, хрустя гравием под ногами, идет вдоль вагона. Солдат кричит: – Эй, вашброть, не ходи далеко, я ведь, если что, и пульнуть могу! Царь поворачивает назад. * * * На другом конце станции спешивается конный отряд. Первым спрыгивает с лошади и бросает повод ординарцу человек в такой же офицерской шинели, как у Николая. Он высок, гораздо выше царя, плечи широко развернуты, в движениях чувствуются уверенность и сила, в голосе – привычка повелевать. Он отдает какие-то команды своим людям, те уводят лошадей под уздцы. На нем такая же полевая форма, перетянутая портупеей, на боку наган в коричневой кожаной кобуре. Рука у него на перевязи после ранения, поэтому шинель с одной стороны просто накинута на плечо. На груди топорщится революционный красный бант. Заметна многодневная небритость на лице, но это еще не борода. Человек идет вдоль вагонов, вглядываясь в узкие редкие полоски света, пробивающегося из-за штор. Похоже, он кого-то ищет. Вскоре они с царем сходятся в нескольких метрах друг от друга. Оба входят в кольцо света под раскачивающимся фонарем. Тут в полной тишине нагрудные часы у красного командира громко играют мелодию «Боже, царя храни!». – Какой странный бой у вашего брегета! – удивляется царь. – Вот уж не думал, что теперь это может кого-то забавлять. – По специальному заказу делали в Лозанне к трехсотлетию Российского Императорского Дома, ваше императорское величество! – отчеканивает красный командир, прикладывая руку к фуражке. Подходит с ружьем наизготовку конвоир от вагона: – Эй, кто таков? Не положено! Увидев красный бант на груди: – Докýмент, докýмент есть? Красный командир: – Вольно, боец. Я командир отряда особого назначения. Следуем за поездом по приказу революционного командования Уральского реввоенсовета. Показывает издали конвоиру какую-то красную книжку. Тот козыряет и отходит к вагонам, утратив интерес к случайным собеседникам. Царь продолжает разговор с ночным незнакомцем: – Офицер? Из бывших? Что-то мне ваше лицо знакомо. В каком полку служили? – Полковник ее императорского величества подшефного уланского полка князь Ильницкий, ваше императорское величество! – Оставьте фанфаронство, князь. Теперь я такой же отставной полковник, как и вы. Но что привело вас к красным? Ужели ваша ненависть к нам так велика? – Полагаю, что в служении России и Отечеству буду более полезен в этом качестве… Ваше величество! – после небольшого замешательства решительно добавляет полковник. – Убеждения, значит… – Так точно! Убеждения, как честь и верность присяге, для русского офицера превыше всего, ваше императорское величество! Царь начинает понимать происходящее, он снимает фуражку, вытирает лоб платком. – Вы отважный человек. Вам известны наши тягостные обстоятельства? – В меру моих полномочий, ваше величество. – Как вы полагаете, они изменятся? – Надеюсь, ваше величество. – Полковник продолжает украдкой следить за светом из окон. – Оставьте, полковник. Я не нуждаюсь в утешениях. Вы знаете, куда нас везут? – В Екатеринбург, вглубь, в самое сердце России. – Понимаю. Оттуда не выбраться. Да и стреляют всегда в сердце. Так надежней. – Ваше величество, ситуация неустойчива. Все меняется с каждым днем. Немцы оккупировали Украину, взяли в кольцо Петроград. Столица переехала в Москву. Чешский корпус в Сибири поднял мятеж, свыше 40 тысяч чехов движутся на восток. Большевики нервничают, в Советах разногласия, могут не удержать власть. – То-то и оно. Вы военный и понимаете, что самая лучшая для них стратегия – запрятать Романовых в глуши, чтоб нас вообще не было. – Ваше величество… – Оставьте, оставьте. Я полковник российской армии, а не институтка. Об одном вас прошу, если это случится… Когда придет моя пора, позаботьтесь, сколько сможете, о моей семье. – Разумеется, ваше величество, все, что смогу. Обещаю. – Если вам понадобятся средства, документы… Может быть, вы последний порядочный человек, которого мне посылает судьба на этом пути, – Николай тяжело вздыхает и достает небольшой блокнот с карандашом, быстро пишет и передает записку Ильницкому. Тот читает при свете спички и тут же сжигает листок. Поднимает глаза на царя: – Документы я сам могу обеспечить любые, для меня не проблема. А средства могут семье действительно понадобиться, все ведь не предусмотришь… Огонек спички хорошо освещает лицо Ильницкого, склоненное над запиской, и царь, вдруг вспомнив его по давнему инциденту с княжной в Царском Селе, произносит с надеждой и оживлением в голосе: – Теперь я вас действительно вспомнил! Вы, кажется, были увлечены княжной Анастасией, жуировали с ней? Но тот снова возвращается к официальному тону: |