Онлайн книга «Истощение времени, или Сведения об участии кота Тимофея в государственном перевороте. Соленый арбуз»
|
– Букварь, ты не обижайся, следующий танец твой. Сама. Ладонь на талии, ладонь на локте. Это танго, его нужно танцевать медленно, прижавшись друг к другу. Он чувствует ее теплое, тугое тело, ее плотные бедра и грудь. Ее глаза совсем рядом, черные, влажные, блестят, словно пьяные. 10 Дождь каплет, каплет, тонкими, неуверенными, смываемыми ветром струями лижет стекла, въедается в желтую штукатурку. Свет в окне гаснет, вынырнувшая из черноты белая кисть руки открывает окно, и Зойкины сапоги спрыгивают с ободранного подоконника в косую сетку дождя. Букварь стоит, растопырив руки, страхует на всякий случай. Зойкина голова тыкается в мокрый его ватник, правая рука ее цепляется за воздух. – Не надо! – шепчет Зойка. Букварь обиженно и смущенно опускает руки. Ничего он такого и не думал. Просто хотел поддержать ее. Они идут вдоль длинных приземистых общежитий с черными, сонными рядами окон. – Сапоги, – показывает Зойке на ноги Букварь. – Угу. А ты думал, я пойду с тобой в туфлях? На тоненьких-тоненьких каблуках? – Нет. Я не думал. Особенно на тоненьких… Он замолчал, и Зойка замолчала. Букварь любил молчать. Вот так идти рядом с человеком, с которым тебе хорошо, и молчать. Думать о чем-то своем. Или вообще ни о чем не думать. Просто идти… Но сейчас нельзя молчать. Зойке можно, а ему нельзя. Молчание их не связывает. Нужно подбрасывать в огонь сучья. Все время. Чтобы не погас. Букварь скосил глаза на Зойку, и ему показалось, что Зойка морщит нос. Наверное, ее смешит его растерянность, и она наблюдает за ним с любопытством. («Интересно, как будет вести себя этот?») Собственно говоря, он и сам прекрасно понимает, что все это игра. Но вести-то игру надо ему. – Ты спишь? – спросила Зойка. – Нет, я думаю, – сказал Букварь. – И ты знаешь, о чем думаешь? – Знаю. О звездах. Он на самом деле начал думать о звездах. Уже неделю он не видел звезд. – Есть звезда, – сказал Букварь, – она голубая. А в центре ее золотая блестка. Она горит раз в месяц. Только один раз. Ее любили древние греки. Все это он придумал только что. – Хитрая звезда, – засмеялась Зойка и спросила: – А на той звезде все раз в месяц? И любовь? Есть там любовь? – Всюду, во всех вселенных есть любовь. – Ага, – согласилась Зойка. – Всюду. Кроме нашей планеты. У нас лаборатория. Экспериментальный цех. Пробуют, не помрет ли человечество без любви. Ничего, не помрет! Она говорила отрывисто и жестко. Словно злилась. На себя и на человечество. Букварю хотелось возразить ей, но он молчал. Возражать – значит рубить концы. Повернуться напоследок и уйти. Не решился. И у Зойки оставался довод, на который он не мог дать теперь ответа… Она его высказала: – Ты-то вот идешь со мной… Ну, скажи, повернись и уйди!.. Промолчал. – Ладно. – Зойка вдруг освободила его от необходимости возражать, улыбнулась даже. – Я не обижаюсь. Это хорошо, что у нас лаборатория. Веселее. Всегда интереснее экспериментировать. С любовью было бы очень скучно… – Потом она сказала: – Погоди, Букварь, у меня что-то попало за голенище. Мокрое и противное, как жаба. Зойка прыгала на одной ноге, пытаясь стащить сапог. Сапог был грязный и скользкий. Букварь держал ее за плечи, но она все-таки потеряла равновесие и уткнулась лицом в его грудь. Потом сапог сполз, из него вывалился кусок грязи. – Ну вот, – сказала Зойка, – а то ходить с мокрой жабой. Зойка смеялась. Ее глаза были совсем рядом. – Да, с жабой ходить неудобно, – сказал Букварь. Он прижал к себе Зойку и поцеловал ее влажные губы. – Неудобно. – Зойка смеялась. Потом она сказала: – Пойдем. А куда идти? Некуда. Просто идти, и все. «Ну вот, – подумал Букварь, – все просто…» Он так и не мог понять, радоваться или огорчаться тому, что произошло. Зойкины сапоги ступали медленно и чуть кокетливо, и Букварь снова вспомнил розовую полоску чулка. – А ты быстрый, – сказала Зойка. – А чего? – не успел среагировать Букварь. – Ты всегда такой? – В голосе Зойки слышались и ирония, и горечь, и усталость, и любопытство. – Всегда такой, – бодро проговорил Букварь. Ему хотелось казаться сейчас настоящим мужчиной, сильным, великодушным и энергичным. Он думал, что выглядит со стороны именно таким. Говорил глухо и значительно. Переставлял ноги медленно, словно не был уверен, стоит ли это делать. – Ну, конечно, – сказала Зойка, – в тебе есть что-то такое… ну, неотразимое… – Ну что ты! – скромно сказал Букварь. – Нет, серьезно. Ты, наверное, всегда нравился девчонкам? – Да вроде… – Они вешались тебе на шею? – Бывало, – не стал разочаровывать ее Букварь. – А были у тебя девчонки, которых ты запомнил? – Были, – не сразу ответил Букварь. – Одна была высокая, стройная. Чемпионка области по фигурному катанию. У нее здорово получались прыжки с оборотом. Она любила, когда я покупал ей мороженое… И еще одна… Рыжая… Искусствовед в музее. Та всегда торчала около нашего дома, делала вид… И еще… – Вот ведь, – то ли с уважением, то ли с иронией произнесла Зойка. – Да, вообще-то были… Никого не было. Все он врет. Хвастает. Чтобы казаться мужчиной. Понимает, что врать глупо, стыдно, и все равно врет. Словно кто-то тянет его за язык. Сколько раз он ловил себя на том, что начинает хвастать! Чтобы казаться лучше, чем есть. Чемпионка! Когда-то мальчишкой он мечтал, что та, которую он полюбит, будет фигуристкой. Букварь покраснел и для того, чтобы оправдаться, сказал резко: – А ты, я слышал, запомнилась многим… – Кому это? – Ну… ну хотя бы Бульдозеру и Кешке. – Кешку ты брось. Кешка – святой человек. – Она сказала это серьезно и сердито. И снова шли молча, словно не было той минуты под фонарем. Клуб все еще светился слева, вдалеке, и Букварь пожалел о том, что он не стоит у стены и не слышит, как шипит корундовая игла радиолы. Сзади зашагали сапоги. Много сапог. Сапоги спешили. Букварь не успел обернуться, потому что Зойка дернула его за рукав. Он, так и не сообразив, чего она хочет, отскочил в сторону вслед за ней. Зойка потянула его за руку, толкнула за черный угол общежития. Так они стояли молча, не дыша, прижавшись спинами к мокрой стене. Мимо, по дороге, шли с танцев парни и девчата. Шли быстро, хозяйским шагом. Букварь знал их. Они работали в бригаде Чугунова. Марийцы и двое из его, Владимирской, области. Говорили громко и смеялись громко, словно всему Курагину хотели сказать: «Смотрите. Вот мы идем. Вот мы какие». |