Онлайн книга «Истощение времени, или Сведения об участии кота Тимофея в государственном перевороте. Соленый арбуз»
|
– Да погоди ты! Где там? – Дальше. Влево такой желтый съезд. Песчаный. – Погоди! Где ж я его найду? Я ж из Минусинска… Парень держал Букваря за мокрый рубчатый локоть ватника и не отпускал. У него были испуганные глаза и тонкие плаксивые губы неудачника. – Покажи, – жалостно попросил парень. Букварь машинально повернул за ним и увидел, что идет по грязи, увидел, что впереди, метрах в тридцати от них, стоит новенький «ЗИЛ» с серо-зелеными бортами. – Я ж ничего тут не знаю… Из Минусинска я… «ЗИЛ» продвигался медленно, парень ерзал на сиденье, матерился и все оборачивался в сторону Букваря. – Здесь? – Я скажу. «Конечно, Кешка любит врать, – думал Букварь. – Но он не так относится к Николаю, чтобы врать о нем». Букварь почувствовал, что Даша ему неприятна, хотя он совсем и не знал ее. «Но, наверное, та, если та существует, похожа на Дашу, и у нее, наверное, такая же толстая коса». И Букварь вспомнил другую машину, и другого шофера, и слова: «Все такие, все так просто…» – …и этот пристал и тот. Орут. До вечера. Сообщить обо всем Дьяконову!.. Ну и сообщайте сами! – Кому? Что? – спросил Букварь. – Я ж говорю, они одурели. По такой погоде добраться к Дьяконову! Знаешь Дьяконова? – Откуда? Что я ему, родственник, что ли? Знаю, что за Канзыбой. Взрывники. Шофер снова стал материться, и его тонкие губы вздрагивали от обиды. Ругался он так, словно ныл, словно ему всегда не везло, и сегодня не повезло, и никогда не повезет. …Надо будет отвести Николая из палатки к мокрым еловым пням или к тем камням, откуда хорошо слушать Канзыбу, и поговорить с ним так, чтобы Ольга ни слова не узнала. Но там, на камнях или у пней, будет темно, и он не сможет посмотреть в глаза Николаю, а без этого он ничего не узнает. – …Кустов с меня шкуру сдерет, чтоб он… А если Николай засмеется или начнет улыбаться, он, Букварь, тоже не сможет не улыбаться, не заставит себя. – Теперь налево, – сказал Букварь. Кешка сидит сейчас со своим розовым полотенцем и, причмокивая, пьет янтарный медовый квас. Он должен сидеть так шесть часов, шесть долгих часов, чтобы Букварь смог вернуться и расквитаться с ним за все. За того шофера. За Зойку. За Николая. – Ну? – спросил шофер. – Как насчет переправы? Букварь поднял глаза и вздрогнул от неожиданности. Он рванул ручку дверцы и выпрыгнул на дорогу. Бежал по мокрым камням съезда, слышал, как топочут сзади сапоги шофера, бежал, пока не остановился в пяти метрах от воды. Канзыба взбесилась. Гнала мутную коричневую воду, рвалась к Кизиру, расползалась от бешенства, леденила стволы деревьев, ломала ветви, быстрая, широкая, в добрых двести метров. – Еще позавчера, – сказал Букварь, – в сапогах переходили. – Как же быть? Как же я… Шофер шмыгнул носом, испуганный и жалкий. Букварь стоял в пяти метрах от воды и не мог оторвать глаз от коричневой летящей реки. Пришел день Канзыбы. Целый год ждала она, когда ледяные горные потоки сделают из нее настоящую, широкую реку, способную гонять пароходы. И вот, когда этот день пришел, Канзыба хотела, чтобы все: люди, тайга и звери в тайге – увидели, какая она, услышали, какая она, почувствовали, какая она. И она ревела, брызгами расшибалась у камней, гнала бревна, траву, цветы и расползалась, расползалась от бешенства и жадности. Темно-зеленая тайга стояла на сопках, по берегам, притихшая, настороженная. Словно побаивалась, что эта чертова Канзыба выкинет такое, о чем придется помнить долгие годы, хранить эту память в стволиных кольцах. – Как же быть? Как же… – Ждать, – сказал Букварь. – С меня же шкуру сдерут… – Дня четыре… – Ты что! Букварю стало жалко шофера, и он сказал: – Метров через четыреста был еще брод. Конечно, и там, наверное, Канзыба стала уже судоходной, и шофер должен был это понять, но он ухватился за соломинку. – Кустов сказал мне, – уже в машине, уже на ходу объяснял шофер, – хоть вплавь, но доберись! – Ну-ну, – сказал Букварь. Ему стало смешно, когда он представил человека, пытающегося переплыть это летящее мутное море. – Вчера двое на машинах хотели через Тубу… – начал шофер. – У одного были пряники? – Пряники… – сник шофер. – Сворачивай. Тот берег был низкий, и вода плескалась у самой дороги к взрывникам. Еще позавчера от этой дороги до берега надо было шагать и шагать. – Понял? – спросил Букварь. – Как же мне быть?.. – Ничем не могу помочь. Мне надо идти. Букварь вспомнил о своей цели и о том, что ему еще нужно будет вернуться на Тринадцатый километр, где сидит Кешка со своим розовым полотенцем. – Мне надо идти. Он пошел по размытой дороге вверх, но шофер догнал его и снова схватил за рубчатый локоть. – Постой! А как же я? – Пошли ты к черту своего Кустова! – Как же быть?.. – Через четыре дня. – Дьяконов сегодня взорвет скалу. Или завтра… Шофер медленно опустился на мокрый камень и застыл, сложив руки на коленях. – Это все проектировщики, – пробормотал он, – это все проектировщики… Букварь почувствовал, что этот ноющий человек, напуганный каким-то Кустовым, вызывает у него брезгливость. – Слушай, брось ныть! Поезжай обратно и передай своему Кустову привет от Канзыбы. И от меня. – …пришла телеграмма из Москвы. Отменить взрыв. Полотно пройдет ближе к Канзыбе… – Как тебя зовут? – спросил Букварь. – Николай… …Николай сейчас сидит за столом. За зеленым щербатым столом. И все сидят за столом. И Ольга разливает горячие щи. А Николай смеется и подмигивает Ольге. – Знаешь, пошли вы все к черту! И ты, и твой Кустов! У меня есть дело. Он пошел, и снова шофер схватил его за мокрый рубчатый локоть. – Телефонная связь нарушена с Дьяконовым… «Значит, Зименко сидит сейчас у Дьяконова, – подумал Букварь. – Если бы встретить его и сказать ему: “Знаешь, есть у меня друг…”» – Пойми, – сказал шофер, – я же не для себя. Не потому, что боюсь Кустова… Ты не думай. Но зачем взрывать скалу, а потом неделями снова возить аммонал, мучиться, чтобы взорвать другую… – Это ни к чему, – сказал Букварь. – Только чем же я могу тебе помочь? |