Книга Волшебная книга судьбы, страница 7 – Валери Тонг Куонг

В восемь лет я сама ходила в магазин за бутылками. Бывало, приносила ей вино на подносе в постель – баловала.

Я в каком-то смысле отравила мою мать.

Конечно же, в этом Алиса со мной не соглашалась.

Но при всей своей исключительности Алиса не была во всем права.

* * *

Так я пролежала, скорчившись, почти до полудня. За окнами стояла все та же тишина. Уличного движения в квартале практически не было, только прислушавшись, изредка можно было уловить шум мотора. Это было слишком. Слишком неподвижно, слишком тихо. Я вышла из своего укрытия, высматривая хоть какое-то движение, признак жизни – но тщетно. И тогда, машинально, я принялась приводить в порядок сад. Выполола сорную траву на клумбах и клевер на газоне, собрала сухие ветки под деревьями, выбросила испорченные фрукты. Все, что увяло или сгнило, я срезала.

Я остановилась, только когда солнце начало клониться к закату. Сад вновь обрел ухоженный вид, как будто на вилле по-прежнему жили. Моя грудь расправилась: в первый раз, сколько себя помню, я испытала гордость. Мои ногти были черны, руки все в земле, но плевать: это произведение искусства было моим.

Я любовалась плодами своих трудов, как вдруг услышала характерный лязг цепочки о железные прутья калитки. Калитка? Я спряталась, как могла, за стволом дуба, втянув живот и ссутулив плечи, как будто это могло помочь мне исчезнуть. Трава приглушала шаги, но я чувствовала совсем близко незнакомое присутствие, угадывала движения. Через несколько минут, не выдержав, я осторожно выглянула из-за ствола. Спиной ко мне голый по пояс мужчина расшнуровывал ботинки.

Я прижалась к стволу, но тут и мужчина, в свою очередь, что-то почувствовал.

– Есть тут кто-нибудь? – позвал он.

Голос был молодой, энергичный.

Я не шелохнулась.

Он же не стоял на месте. Вдруг возник прямо передо мной, и я его тотчас узнала: это был бармен из кафе.

Лицо его смягчилось.

– А, это ты.

Он улыбнулся.

– Я боялся наткнуться на владельцев или на парня из агентства недвижимости – тем более что его-то я хорошо знаю, он каждое утро пьет кофе со сливками у нас в бистро.

Я не могла отвести глаз от его торса. Он поймал мой взгляд и усмехнулся:

– Странно тебе, да?

– Да, немного.

– Вообще-то ничего странного. Я тут переодеваюсь каждый вечер, перед тем как сесть на автобус: не хватало еще, чтобы в моих краях меня видели в прикиде пингвина.

Он показал на кипу одежды и рюкзак, валявшиеся на земле. Я разглядела большой темно-синий передник и белую тенниску.

– Значит, ты тоже это заметила, – продолжал он. – Цепочку, открытую калитку… Скажу сразу, я тут ни при чем. Замок так и висел, когда я пришел сюда в первый раз. Я искал тихое местечко, чтобы переодеться. И никогда ничего здесь не трогал.

Он говорил и одновременно рылся в рюкзаке. Достал черную рубашку с воротником-жабо, узенькие черные брюки, широкий пояс с шипами и сапоги на толстенной подошве. Потом надел на шею ошейник с брелоками в виде черепов.

Парень подмигнул мне.

– Если хозяин меня в этом увидит – вышвырнет за дверь. Мы, готы, мухи не обидим, но, поди знай почему, люди нас боятся – а ведь с тех же самых людей станется доверить все сбережения первому встречному мошеннику, если он явится в костюме и при галстуке.

Я слушала его, это было удивительно; сколько времени я ни с кем по-настоящему не разговаривала? Если, конечно, можно было назвать разговором этот почти монолог: он задавал вопросы и сам же на них отвечал. Чудную мы с ним являли картину. Растерянная девушка, потная, перепачканная землей, и тип, словно вышедший прямиком из фантастического фильма – бывший незадолго до этого идеальным официантом.

Вдруг он прервался и посмотрел мне в лицо. Поколебался, потом, словно решив не спрашивать меня, протянул руку:

– Меня зовут Без-Слез.

– Без чего? Странное имя…

– Без-Слез. Ладно, если хочешь знать, от рождения я Давид, но предпочитаю, чтобы меня звали так. Раз уж мы не на работе…

– Как хочешь.

Честно говоря, мне было плевать, как его зовут. Единственное, чего я боялась, – что он выдаст меня пресловутому типу из агентства недвижимости. Я сделала над собой усилие, чтобы быть любезной. Призналась ему, частично: мне вчера исполнилось восемнадцать, у меня никого нет, и мне некуда идти, я решила пожить в этом домике, и мне очень хочется здесь остаться.

– Ни о чем не беспокойся, я, во всяком случае, тебе не помешаю. И вообще, этот дом продадут не скоро, так что живи сколько хочешь.

– Почему ты так говоришь?

– Нехорошая история здесь произошла.

Я перебила его:

– Умер ребенок, да?

Он озадаченно посмотрел на меня.

– Ты в курсе? Они сразу выставили дом на продажу, но сама понимаешь… Какая семья поселится здесь с детишками после такого? Эта халупа будет висеть на них три ближайших поколения.

Он закончил одеваться. Убрал рабочую одежду в рюкзак.

– Мне пора. А то опоздаю на автобус. Пока, до завтра!

Калитка закрылась. Без-Слез накинул цепочку, помахал мне рукой и скрылся. Мне бы надо было попросить у него что-нибудь, ведь у меня теперь ничего не было. Полотенце, кусочек мыла. Поздно. Он уже в пути, домой, к своим делам, к своей жизни, до меня ему больше нет дела. А я?

Я вдруг осознала всю шаткость моего положения. Последние часы я прожила, не задаваясь вопросом, что будет и как. Я просто бежала, пряталась от действительности, ни о чем не задумывалась. Что же теперь со мной станется? Я сижу в этом саду, как Робинзон на острове, накормлена и занята благодаря щедротам осени и наличию в саду водопроводного крана – по счастью, не перекрытого. При известной сноровке я продержусь несколько недель, если, конечно, погода будет благоприятствовать. А что потом?

Мне вспомнилась моя комната, моя одежда, сложенная в шкафу из белой сосны, принадлежавшем еще кузине, большая картонная коробка, в которой когда-то лежали сапоги моей матери, где я хранила все, что от нее осталось: фотографии, дешевые украшения, записочки, на которых она ставила сердечки резиновым штемпелем из моей детской игры.

Вспомнилась Алиса, которая обнимала меня, когда я открывала эту коробку, такая красивая, такая забавная, такая ласковая и внимательная ко мне, бледной тени, прильнувшей к ней, глубоко-глубоко вдыхавшей ее силу и уверенность, – Алиса, дарительница жизни.

Моя половинка, раздавленная, перемолотая, навсегда потерянная.

Она рассталась со мной без сожалений, как рассталась со всем остальным миром. Ушла красиво, взметнув за собой волосами эфемерную волну между небом и землей.