Онлайн книга «Zевс»
|
Яна звонила минут пять назад: «Ну где ты, скоро?» – «Подхожу». Яна осталась ждать его в кабинете: то ли врачихе было скучно и хотелось поболтать (такое тоже бывает), то ли она просто плохо умела писать. Вряд ли, конечно. Но как тщательно выводила каждое слово в карточке – немолодая, волосы утянуты в пучок, тело утянуто в тугой, гладкий, будто из бумаги, халат. Здесь будто остановилось время. Разве что изредка срывалась капля в изящный фаянс раковины в углу. Китайская пытка. – А родителей вашего любимого вы хорошо знаете? Особенно Яну бесила неуместная манера этой врачихи говорить не «муж», не «отец ребенка», а «любимый». Может быть, далеко не все ее пациентки были замужем, поэтому соблюдался такой странный этикет; может быть, самой врачихе казалось, что так как-то душевнее… Но от чужой усушенной женщины в белом халате слышать это было странно: звучало как эвфемизм, как будто разговор происходит в кожно-венерологическом диспансере. – Знаю, но не очень близко, – скучно отвечала Яна. Праздный разговор здесь был совершенно не к месту. Пришла, обследовалась и ушла. – Они не в Москве живут. – А где? «Какое тебе дело?» – В Казани. – М-м, – протянула врачиха, как будто это о многом ей рассказало. Помолчала, но недолго. К сожалению. – Вообще, надо хорошо знать, кто у него родители, родственники, какие у них привычки, какие это люди… Это же генетика, понимаете? Это все, в конечном итоге, воспроизведется в вашем малыше. «Генетика». Яну бесило, что про «любимого» говорят как про мушку дрозофилу. Как про суповой набор. – Я достаточно хорошо знаю своего мужа, – натянуто улыбнулась она. – Поверьте, с генетикой и со всем остальным там все в порядке. – Вы в этом так уверены? – интриговала врачиха. «Она не перешла за рамки?!» – Вы знаете, мой муж – прекрасный человек, – начала Яна с расстановкой, как на работе. – Он прекрасный семьянин. Очень надежный человек. Не пьет. Не курит. Что еще? (Это звучало как фигура речи, но на самом деле было, конечно же: «Что тебе еще надо?») Он занимает ответственный пост. Я не сомневаюсь, что со временем он станет ведущим специалистом в целой отрасли. Врачиха расплывалась в медовой улыбке, подперев рукой щеку. Непонятно было, чему она кивала: «Ну да, ну да», – это ирония, сомнение какое-то, что ли?.. – Скажите, зачем в этой ситуации я должна еще копаться в жизни его родителей, дедушек, бабушек?.. И тут, к счастью, пришел сам Кирилл – спасать ее; постучал, потом робко заглянул. – Ну слава богу. – А мы про вас говорили! – опять разулыбалась врачиха. – Маленькие женские секреты… Они обменялись взглядами: Кирилл с недоумением, Яна с выразительным жестом бровями. – Ну что, пошли?.. – Погодите, погодите, я еще рецепт выписываю… Они безвольно присели. – Так… Яна Альфредовна… Извините, а вы же немка, да? – Нет, – Яна нервно рассмеялась. Все это ей уже надоело. – Просто мой отчим… Но врачиха уже внимательно их разглядывала. – Это, конечно, не мое дело, но одна моя пациентка в такой ситуации вернула себе девичью фамилию и рожала уже как Пакгаузен. – Как что?! – перепугалась Яна; кажется, лица их с Кириллом вытянулись одинаково, как у близнецов; что это значит? что происходит?! – Ничего. Ничего личного, – упредила врачиха, с каким-то даже сочувствием задержав взгляд на Кирилле. – Необязательно даже записывать ребенка по фамилии матери сразу при рождении. Если вы боитесь, что его будут дразнить, то пусть походит в садик с отцовской… Просто, если вы будете сохранять девичью фамилию, вы сможете без хлопот, почти автоматически, поменять ему в любой момент до достижения совершеннолетия – в пять лет, в десять… Пакгаузен так и сделала. – Но я не немка!!! – Яна оправилась от удивления раньше мужа. – Я вообще не меняла фамилию, это и есть девичья!.. Я же вам объясняю, мой отчим… – Учтите просто, что в случае каких-то… осложнений у нас ему будет крайне трудно уехать в Германию с русской фамилией. С немецкой, впрочем, тоже, – врачиха сняла очки. – Вы же сами наверняка везде записывались как русская? Вот этого надо было избегать, на самом деле… Немцы на это сейчас очень внимательно смотрят, все документы проверяют… Это мне рассказала Пакгаузен… – Какие документы?! О чем вообще речь?! Пойдем, Кирилл… Врач зачем-то саркастически смеялась. – …Вы говорите: национальность в паспортах сейчас не пишут? Во-первых, пишут. Не в паспорте, а в карточке паспортного стола. В графе «пол». Как-нибудь будете менять документы – обратите внимание. А во-вторых, другие бумаги? Свидетельства о браке всякие… Уже уходили, а вслед им неслось: – Да! И имя лучше… интернациональное! А то – что это? – сейчас сплошные Дани и Матвеи, ну просто косяком пошли… Надо – Александр там или Мария… – Гюнтер, блин… Они почти бежали по коридорам, где тут и там были развешаны плакаты: на одних нарядные ужасы дифтерии, а на других – целомудренная мадонна целомудренно же омывала грудь кипяченой водой. – …Пакгаузен сейчас в Ганновере! Вы слышите?! – Что это было? – спросил Кирилл, когда они добрались до машины. – Не знаю… Я вообще от нее в шоке… Я у нее в первый раз, моя-то на больничном… Яна завела ее, но не тронулась, как будто прогревала, хотя опадал жаркий день и по ветровому стеклу еле ползла сваренная в духоте оса. – Давай я поведу? – Не-не-не, – радостно запротестовала Яна. – Даже и не думай. – Ладно-ладно, я все равно у тебя машину отберу, когда родится малыш. – Только попробуй! Люди в синих следках, бредущие от больниц – как метафора потерянности. А вот у них в машине весело. Яна включила дворники на пару секунд, но обалдевшая оса никак не реагировала на то, что за стеклом. – С анализами точно все хорошо? – Да. Я же еще по телефону сказала. – Я просто подумал… Я не понял, с чего она вдруг про Германию… Подумал, что вдруг, не дай бог, понадобится какое-то лечение… – Да нет, что ты. Я же говорю – просто она идиотка какая-то. Пакгаузен… Тоже мне… Я не рассказывала, кстати? Какая-то фамилия очень похожая… – Пентхаузен? Они наконец тронулись. Как всегда, Кирилл наблюдал, как лихо она выруливает на дорогу, как будто даже не оценивая, где можно проскочить, а так – с очаровательной небрежностью; промелькнули три эвакуатора с бешеным кручением огня, идущие стройно, как комбайны в пропагандистском кино. Москва собирала урожай. |