Книга Последнее лето — твое и мое, страница 17 – Энн Брашерс

— Пол, — протестуя, сказала она.

Что он делает?

— Юридический колледж? — снова спросил он.

— Да. Что тебе в этом не нравится?

Он покачал головой, словно не нравилось ему слишком многое и словами этого не выразишь. Сначала он вел ее к берегу, но потом повернулся и зашагал в сторону деревни. Это был не тот разговор, который можно вести на священной земле.

— Ты собираешься стать адвокатом?

— Ты говоришь так, словно я собираюсь стать грабителем банков.

— Лучше бы ты стала грабителем.

Сжав челюсти и насупив брови, он излучал агрессию, способную отпугнуть большинство людей.

— Как бы то ни было, многие поступают в юридические колледжи, но не работают потом адвокатами.

— Что за ерунда! Ты действительно так думаешь?

Она повернулась и зашагала прочь. Нельзя, чтобы он продолжал с ней так обращаться.

Он потянул ее за руку, чтобы она осталась.

— Алиса. Останься, пожалуйста. Прости.

Стало трудно дышать. Она не знала, как себе помочь. Почему это так его волнует? Почему он вдруг стал заниматься устройством ее жизни? И если ему действительно есть до нее дело, почему он так надолго уехал?

— Знаешь, множество людей поступает в юридические колледжи. Это вполне обычная вещь.

— Но не для тебя.

— Почему не для меня?

— Потому что!

От обиды у нее защипало глаза. Чтобы не заплакать, Алиса прикусила губу. Хуже всего было то, что она воображала себе, как он удивится, когда узнает. Она всегда стремилась к тому, чтобы он считал ее умной. А сейчас она казалась себе такой глупой.

— Нормальные люди так не делают.

— Спасибо.

— Послушай. Зачем тебе себя растрачивать?

— Растрачивать? — Лицо ее приняло скептическое выражение. — Да ты знаешь, как трудно поступить в хороший юридический колледж? Ты понятия не имеешь, как много я занималась.

— Ты права, не имею.

Он по-прежнему примирительно держал ее за руку, правда, чуть крепче, чем надо. Они прошли мимо почты и сельской ратуши. Он немного опасался, что она может повернуться и уйти.

— А что, если я хочу в чем-то преуспеть? Что, если я хочу заработать немного денег?

— Чушь собачья.

Даже пытаясь быть милым, он обижал ее.

Она вырвала у него руку.

— Может, для тебя и чушь. Но многим людям действительно нужны деньги. Будь у тебя их меньше, ты бы любил их гораздо сильнее.

— Я бы ограничился меньшим, но не собираюсь любить деньги сильнее.

Теперь он шел за ней следом, по променаду вдоль залива, в сторону паромного дока.

— Послушай, — сказала она, быстро шагая и отвернув от него лицо. — Не все адвокаты — парни, работающие на твоего деда и твою бабушку, выписывающие чеки и изводящие твою мать.

С минуту он молчал.

— Знаю. Я знаю, ты не станешь одним из этих парней.

Она смущенно кивнула. Ей вряд ли удалось бы что-то от него скрыть.

— И они будут пытаться обмануть тебя. Ты это тоже понимаешь. Будешь носить эти костюмы и туфли и не выберешься оттуда живой.

— Пол.

— Я не шучу. Тебе будут платить деньги за то, чтобы ты билась с людьми. Твои дни будут наполнены недоверием к людям и мыслями о том плохом, что может случиться. Ты ведь оптимистка. Тебя это раздавит.

— Нет, — упрямо произнесла она. — Не такая уж я хрупкая.

Ему удалось вновь взять ее за руку и заставить ее остановиться.

— Все на свете хрупкое. И особенно все красивое.

Сжав губы, Алиса уставилась себе на ноги. Прежде чем снова взглянуть на него, она постаралась загнать влагу обратно в глаза.

— Хочешь пойти ловить крабов?

Она подошла к фонарному столбу на краю мола и показала на то место, где под водой можно было увидеть, как собираются длинноногие существа. До чего же глупые эти крабы, как они любят свет, как легко их ловить ночью.

— Ладно, — сказал он. Она догадалась, что Пол не хочет прекращать этот разговор, каким бы напряженным и странным он ни был. Но в то же время на его лице отразилось облегчение оттого, что они возвращаются в привычный мир. — Я оставил свою сеть у вас в доме.

— Три года назад?

— Угу. Позову Райли.

— Не надо. У нее весь день температура. Пусть поспит.

Алиса с фиолетовым ведром. Ее загорелые ноги. Он смотрел, как она свешивается с фонарного столба, держась за него одной рукой и приготовившись забросить сеть — фактически его сеть — в воду. И бедные глупые крабы, щелкающие клешнями в ведре.

Насколько он может быть с ней откровенным? Что можно было бы ей сказать?

Что он верит в нее? Что нельзя разрушать собственную неповторимость? Что он помнит ее с самого рождения и сразу поверил в нее? Она была для него живым символом божества, его любимым ангелом. Он понимал, что просит слишком многого.

— Думаю, они спариваются ради жизни, — еле слышно произнес он, указывая на ведро.

— Беспокоишься о крабах, — откликнулась она. У нее был поразительный слух. Она всегда слышала все, что он говорил. — Ты такой слабак.

Действительно, слабак. Райли могла забыть вымыть руки после разделки рыбы. Алиса, не задумываясь, давила голой пяткой трехдюймовую чешуйницу. Он стыдился того, что не любит убивать живое.

— Никогда больше не стану есть крабовые пироги Итана. Эй, вот еще один.

Он разыгрывал из себя наблюдателя, но ему это занятие было не по душе.

— Этот совсем крошечный.

Ему было жалко крабов, но он вдруг ощутил прилив счастья. Вот он сидит на берегу тихой бухты, свесив ноги с причала. Вот Алиса, с ее большими, светящимися в темноте золотистыми глазами, в охотничьем запале тралит дно бухты. Он был бы счастлив, если бы она продолжала ловлю крабов, но больше ничего не поймала. Неудивительно, что о лучшей жизни ему нечего было и мечтать.

— Итак, ты вернешься в Нью-Йорк, — сказал он.

Теперь, когда он проломил брешь в ту, другую часть ее жизни, его так и подмывало заглянуть туда и осмотреться. Скоро ему придется эту брешь заделать.

— Да. Видел того краба? Он огромный.

— Ты знаешь, где будешь жить?

Она прищурила лисьи глаза.

— Двое из моих соучеников по средней школе нашли квартиру в Грин Поинт. Говорят, хватит места и для третьего.

— Какие соученики?

Теперь он чувствовал себя более уверенно. Ему нравилось представлять ее в новой жизни. Интересно, будет она там носить туфли?