Онлайн книга «Панджшер навсегда»
|
Проходя в сумерках мимо штаба полка, он чуть не столкнулся носом к носу с Мамонтовым, тот стоял, расставив ноги, суров и пьян, и определенно ждал своего бывшего взводного. – Честно скажи, откуда идешь, из библиотеки? – Ты что, Мамонт, ты вообще о чем? – Честно скажи, кого трахаешь? – Мамонтов мог быть кем угодно, но чтобы ревнивцем? Ремизов удивленно остановился. – Верку не тронь, Верка моя. – Мамонт, ты что? Вера такая женщина, а ты… – А что я? Деревенщина? Ну деревенщина. Только я задрал ей юбку и… Прямо на столе в библиотеке, а она зубы стиснула и молчок. Вот так-то, с тех пор куда она без меня. Ух, огонь-баба, спалиться можно. Только одно плохо: деревянную ложку с собой ношу, чтобы зубы зажимала, а то весь полк переполошит. Так ты не у нее был? – Говорю тебе, нет. – Где тогда? Я же вижу, откуда ты идешь. – К Малике я заходил. Ремизов не заходил к Малике. Просидел целый час на лавочке под масксетью у офицерской столовой, невдалеке от санчасти, заворожено любуясь женщиной, когда она быстрым, пружинистым шагом в белом халатике ходила среди построек, оборудованных под палаты санчасти, подгоняемая служебными делами. Он вдыхал теплый вечерний воздух, перемешанный с дымом сигарет, терзался давней страстью, а подойти к ней так и не решился. Завтра с утра на пост, на очередные две недели. Вот и весь расклад. – Молодец! Я знал, что ты не промахнешься. Малика, м-м, конфетка, я к ней пару раз подкатывал. Отшила. Напрочь. А ты молодец, чувствуется моя школа. Жить надо здесь и сейчас, что бы там ни говорили все эти умники. Ну все, я пошел. К Верке, между прочим. Ремизов вернулся на пост. На свой боевой пост. То, что происходит в полку, в долине, кипучая жизнь по сравнению с его постом. А здесь изо дня в день только тишина, переходящая в звенящее безмолвие, только синее небо над головой, по которому редко когда проплывет одинокое, словно потерянное облачко, только серые и рыжие, выжженные солнцем и уходящие к горизонтам, кряжи нескончаемых гор. Обалдевшие от одиночества и уставшие друг от друга солдаты. Кондрат со своими рассказами о Питере. Раз двенадцать рассказал, и все об одном и том же. В полку обстрелы через день, а здесь ни одного выстрела и ни одного «духа». – Сегень! Давай ко мне с докладом. Что у нас с продуктами? Где ротный, там и Сегень. У солдата круглые щеки, сквозь вечный высокогорный загар пробивается румянец, солдат улыбается, значит, все в порядке. Каждое утро Сегень на утреннем осмотре, каждый вечер – на поверке. После отбоя его место в блиндаже, рядом с сержантом, при подъеме по тревоге он с автоматом бежит к своему окопу, оборудованному по всем правилам фортификации, рядом командный пункт, рядом ротный. Его служба и интернациональный долг выполняются, он хороший солдат, и в принципе ему повезло, тем более что по расписанию поста он – повар. – Товарищ старший лейтенант, вот полный список того, что у нас есть. Мы обеспечены на всю ближайшую неделю. – Это хорошо. Но меня макароны и перловая крупа не интересуют. Давай-ка… – Вам на ужин что-нибудь отдельно приготовить? – Мне? С чего бы это? – Ротный удивился ходу мысли своего ординарца. – А какой сегодня день недели? – Не знаю, – честно ответил солдат. – Ну и не важно. Сегодня на посту устроим праздник с торжественным ужином. Пожарим картошку так, чтобы зарумянилась. Если не умеешь жарить, сразу скажи, другому поручу. Тушенки разогреем побольше, двойную норму. Компот сварим покруче. А на десерт у нас сегодня будет печенье со сгущенным молоком. – Не много ли для одного ужина? – вмешался Кондрашов. – Все растранжирим. – Праздник же. – Какой такой праздник? – Вот и придумаем. Чтобы торжество получилось. С поздравлениями. Например, день нашего поста. Если у кого день рождения недавно прошел, так и поздравим. – А после праздника зубы на полку? Тебе зачем это надо? – Понимаешь, Кондрат, праздник нужен. С остальным разберемся. Вечером весь пост теснился перед блиндажом командира на всех приспособленных под табуреты ящиках, коробках. – Товарищи солдаты и сержанты, – Ремизов поднял кружку с компотом, – мы со старшим лейтенантом Кондрашовым решили устроить праздник нашего поста. И Сегень не возражал… Кто-то захихикал, и обстановка сразу разрядилась. – Я поднимаю тост за нашу боевую службу. Она часть нашей жизни, может оказаться – главная часть, за интернациональный долг, который мы выполняем с честью, и за наш двадцать четвертый пост, который нас собрал здесь, на высоте две тысячи девятьсот метров. Стукнулись кружками, дурачась, посмеиваясь, выпили сладкий компот. – А теперь закусим. Фещук, следующее слово за тобой, от лица сержантского состава, готовься. – Между первой и второй перерывчик небольшой. – Не вовремя выпитая вторая – загубленная первая. – Знающие люди собрались, – крякнул Ремизов. – А я готов! – Фещук встал и, как заправский тамада, повел речь: – Давно хотел сказать, – он прокашлялся, – служить здесь трудно. Всем трудно. Но когда мы приедем домой, нам всем будет что вспомнить, потому что нам выпали настоящие испытания. Потому что мы – настоящие солдаты. Кто-то в стройбате служил, кроме лопаты, ничего не видел, кто-то там, в Германии, в увольнение ходил, на красивую жизнь смотрел. А мы на войне и делаем мужское дело. Мы будем гордиться тем, что служили своей стране, как положено. Правильно говорю? – Фещук огляделся, ища поддержки. – Вот я буду гордиться. Ребят погибших вспоминать. – Так за что пьем? – не выдержал Оспанов. – За настоящую мужскую службу! Снова стукнулись кружками и теперь пили компот с самыми серьезными лицами. – Можно я скажу, – поднялся Денисов, сержант минометной батареи. – Третий, Денисыч? – Я знаю. Во всех ротах много людей погибло. У нас командир батареи в прошлом году погиб, капитан Иванов. Хороший был человек, меня научил из миномета стрелять, в батарее никого даром не обидел. С ним в службе все правильно было. Хочу, чтобы и его помнили. Земля ему пухом. Ремизов смотрел в лица. Что офицеры, что солдаты – все хотят домой, все хотят вернуться. Вот они увлеченно хрустят жареной картошкой, деликатесом, там, дома, она на столе каждый день, здесь – праздничное блюдо. Сама картошка и есть воспоминание о доме. Все хотят домой – и не могут. Цепи, капканы, барьеры, пропасти, огромные расстояния. Все это – тоже интернациональный долг. Они его выполнят, они смогут. Некоторые – как Иванов. Но самое неприятное, что большинство из них не понимает, в чем он заключается, откуда взялся, почему одни кровью отдают этот долг, а другие в это время пьют портвейн да девчонок на дискотеках зажимают. |