Книга Слепой секундант, страница 60 – Дарья Плещеева

— Будет тебе.

Спорить Еремей не стал — чтобы питомец и вовсе не закаменел в своем упрямстве.

Переночевали в трактире — мало ли, что обнаружат Фролка с Фофаней, так чтоб сразу же можно было действовать. С утра заехали к Валеру. Тот сидел дома в расстройстве чувств — не получив записочки от Элизы, волновался, что богатая вдова может, как большинство дам, поискать более денежного жениха.

— Я столько лет ее ждал… — со вздохом произнес Валер.

— И это ожидание было главным вашим занятием?.. — Андрей не мог понять, как мужчина в расцвете сил, неглупый, одаренный и статный, мог всего себя, всю свою жизнь, посвятить любимой женщине.

Сам он не представлял себя в такой роли — хотя оставался бы верен своей единственной, но в верности была бы порядочная порция упрямства. И любовь не мешала бы ему служить, коли не в полку, так в каком-либо департаменте. В глубине души он полагал, что утренние страдания Валера в основном от безделья; пришлось бы ему по морозцу ехать в присутствие — не перебирал бы, сидя в шлафроке и колпаке, последние слова своей любезной, сказанные впопыхах и означающие только то, что ее голова занята вопросами практическими.

— Одевайтесь! Не то вы, сударь, совсем закиснете тут. Прогулка не помешает.

— Какая прогулка, зачем?

— Поедем к особняку Венецких, убедимся, что вымогатели не крутятся возле него. Береженого Бог бережет.

* * *

На Захарьевской по случаю мороза уличные разносчики попрятались, один какой-то отчаянный предлагал гороховый кисель с конопляным маслом — самое что ни есть постное лакомство — но глотать ледяной кисель на морозе охотников не находилось. Пробегали бабы с салазками — которая везла бочонок, которая — дрова, которая — двоих детей. Пролетали извозчичьи санки — не Невский, чай, где не протиснуться, тут можно и разогнать лошадку.

Возок встал, Валер приоткрыл дверцу со своей стороны.

— Где там наш Фофаня? — спросил Андрей.

— Что-то не вижу. Может, затаился. Тимоша, где он там?

Тимошка встал. Стоя на передке возка, он был выше Валера. Но, оглядев окрестности, он соскочил и сунулся к той дверце, у которой сидел Андрей.

— Барин добрый, дозвольте отлучиться на миг… — прошептал он.

Тимошка отбежал было и снова приник к приоткрытой дверце:

— Там тот детина, будь ему пусто… — зашептал кучер. — Тот, что меня в Воскресенской обители брязнул! Я нарочно поближе подошел — так я его признал, а он меня — нет… Тот же, что госпожу Венецкую выкрал, и барин его с ним…

— Слава богу, — сказал Андрей. — Так я и думал — они за Гиацинтой охотятся. Валер, поглядите, куда Тимошка показывает. Что там?

— Санки в переулке. Возле саней стоит верзила, в санях кавалер, совещаются.

— Валер, вас эта парочка, статочно, не знает. Пройдитесь мимо них, сделайте круг и возвращайтесь с другой стороны. Я хочу, чтобы вы мне их описали.

— Но я…

— Вперед. Живо. Ну?!

Валер предпочел покинуть возок. Скрипя сапогами по утоптанному снегу, он прошел мимо санок, исподтишка оглядев верзилу и кавалера, устремился вперед, не сразу придумал, где поворачивать, и вернулся к Андрею не скоро. Тот уже сопел от нетерпения и сжимал кулаки.

— Где вас нелегкая носит? — сердито спросил Андрей. — Разглядели?

— Разглядел. Высокий детина — молодец лет двадцати двух, не более, красавец в пейзанском вкусе, кровь с молоком. Гиацинта русскую песню разучивала, там — «Ванюшка белый, Ваня кудреватый, девушкин приятель…» Так это он самый и есть. Из-под шапки кудри колечками, не у всякой щеголихи такие растут.

— А кавалер?

— А там не понять, кутается в шубу, один нос виден. Но, я полагаю, ростом невысок — или же от холода скукожился. Чернобров и, сдается, черноглаз. Да и какой он кавалер? Недоросль…

— На переодетую женщину похож?

— Да, вот как раз на нее и похож — или на парнишку лет пятнадцати.

— Ах, черт, хоть за Граве посылай. Он бы опознал свою Евгению… Еремей Павлович, будем брать.

— Среди бела дня? — осведомился Еремей.

— А что, много ли на улице прохожих?

— Прохожих-то немного… Погоди, сударик, к ним еще третий кто-то подходит… Тот уж точно мужчина… Над недорослем склонился, что-то ему, видать, докладывает… — Еремей вгляделся. — Да еще с каким почтением! И руками делает вот этак — словно бы оправдывается, я-де не виноват…

— Надо брать, пока четвертый и пятый не объявились.

— Сдается, так. Но, баринок мой разлюбезный…

— Молчи. В которой стороне Нева? Опиши мне местность.

Еремей кое-как описал.

— Надобно их спугнуть и гнать к реке. А там и брать. Но так спугнуть, чтобы этот третий в сани прыгнуть не смог, да и верзила — тоже. Пусть проклятый маркиз сам улепетывает… Господин Валер, я вам рекомендую отойти в сторонку. Тут сейчас будет стрельба, — холодно сказал Андрей.

— Да за кого вы меня, право, принимаете? — возмутился Валер. — По-вашему, я последний трус?

— Фрол, Тимоша, Еремей Павлович! — позвал Андрей. — Нужно отсечь этих двоих от переодетой девки… — и он изложил диспозицию, не обращая внимания на Валера.

Тот пытался вставить слово о своей дворянской чести и прочих добродетелях, но Андрей к слепоте прибавил еще и глухоту.

Меж тем третий, являвший маркизу де Пурсоньяку всяческую покорность, явно выслушал от него нагоняй и поспешил прочь, в курдонер особняка. У саней остался здоровенный детина и тихо совещался с маркизом.

— Ну, Господи благослови, — сказал Андрей и достал из-за спинки сиденья турецкий пистолет, попорченный глиняными пулями, но от пистолета требовался грохот выстрела, не более.

Валер был в растерянности. Бросив службу, живя мирной жизнью, Валер о многом знал разве что из книг и журналов. Когда маркиз де Пурсоньяк увез девушку, а перепуганная Элиза потребовала что-то предпринять, он собрался с силами и вернул дочь; в богадельню он тоже успешно проник, на чем дело и застопорилось; но все свои подвиги Валер совершал в одиночку. У него давно уже не было товарищей, с которыми он бы ссорился и мирился, коли не считать соратников по ломберному столику. И он забыл некие важные для любого мужчины вещи… Но воспитан-то он был правильно.

Когда Тимошка хлестнул коней и возок покатил к санкам; когда Андрей, выставив пистолет наружу, выпалил в небо, а дядька, соскочив наземь, кинулся на верзилу; когда Фролка помог повалить верзилу на снег и началась катавасия; когда маркиз де Пурсоньяк хотел было броситься на помощь своему слуге, а Тимошка дважды огрел кнутом запряженную в санки лошадь, так что та пошла машистой рысью, а маркиз шлепнулся обратно на сиденье, — вот как раз тогда Валер присоединился к Еремею и Фролке.

— Догоняй барина! — велел он Еремею. — Живо!