Книга Слепой секундант, страница 83 – Дарья Плещеева

«Господину Плутодору.

Люди сказывали, ты не врешь. Я не дура — сорвалась мастыра, стало быть, не судьба. Барин, что приказывал, а мы делали, — Рязанов. Жительство имеет в Большой Мещанской, противу съезжей, в Шемякинском доме, во втором жилье. Теперь же укажи, где забрать сожителя.

Покорная твоей милости слуга Василиса.

А писал аз многогрешный раб Божий Феофан».

— Вот и нашлась пропажа! — усмехнулся Андрей. — Видно, безграмотная баба его в секретари определила. Едем в Большую Мещанскую!

— Андрей Ильич, ты, право, не в своем уме! — воскликнула Маша. — Так прямо, открыто? В одиночку?

— Я и начал это дело в одиночку, Машенька. Ей-богу — ничего страшного. Еремей Павлович!

— Что, баринок разлюбезный?

— Нужно придумать, для чего ты ищешь этого барина Рязанова… Мы выпустим тебя за квартал от Шемякинского дома, и ты пойдешь прямо к дворнику. Сейчас в городе гулянье, все дворники на улицах с метлами и совками — навоз убирают. Скажешь дворнику — какой-то прощелыга дочку со двора свел, вроде бы Рязанов, вроде бы тут проживает. Пусть тебе его вид и все стати обрисует.

Дядька пропадал с полчаса, вернулся и доложил:

— Барину лет сорок пять, где-то служит, нанимает квартиру из трех комнат, держит лакея и кухарку, еще казачка на посылках. Имеет дочку, дочка давно замужем, привозит к нему внуков, но редко. Крепкий, дородный, вдовец, к нему две барыни приезжают, одна даже в мужском платье, дворник смеялся — ох, однажды они у него встретятся! Про то, что девку где-то со двора свел, дворник прямо сказал: «На что ему девка, корми ее и содержи, а тут — барыни сами ездят в сумерках».

Андрей задумался. Он представил себе этого бодрого крепкого вдовца, неторопливо делающего служебную карьеру, живущего в свое удовольствие. У Рязанова нет повода жаловаться на судьбу: дочь и внуки в старости о нем позаботятся, он нравится дамам, значит, на вид еще привлекателен. Может ли он быть вымогателем? Что там толковала незнакомка об уроде, мстящем молодым дурочкам? Этот — уж точно не урод! В чем же логика Василисы? В том, что они, взявшись следить за Рязановым, первым делом обнаружат загадочные визиты, начнут гоняться за дамой в мужском платье и понаделают нелепых ошибок. Но это косвенно подтверждает, что соблазнитель дурочек — переодетая женщина. Вот и прекрасно.

— Маша, мы сейчас едем к Валеру, — сказал Андрей.

— Для чего?

— Нам нужны бумага и перо.

Валера дома не случилось, но его камердинер Андрея знал и впустил. Письмо сочинилось такое: «Госпоже Василисе. Смешно читать твои враки. Ежели не назовешь подлинного имени, сожителя более не увидишь. Покорный твоей милости слуга Плутодор. А секретарь твой тебе скажет, сколь твердо я держу слово».

Тимошка с Еремеем повезли это лаконичное письмо Фекле. Андрей и Маша остались их ждать.

— Время идет, — сказал Андрей, — и день свадьбы все ближе. Она, хитрая баба, наверняка еще какого-нибудь невинного страдальца нам подсунет, чтобы время протянуть. Помяни мое слово — вокруг поздняковского дома караулы стоят, чтобы приметить, когда привезут невесту. Если они догадаются о затее графини Венецкой, то начнут действовать решительно и дадут нам возможность себя выследить… Может статься, Рязанова нам подсунули неспроста. Что, если одна из его красавиц уже платит дань вымогателям? И поэтому Василиса знает все подробности?

— Ну, значит, ты еще одной женщине поможешь избавиться от злодея… — Маша вздохнула. — Как же быть-то?

— Машенька, не горюй. Я знаю, как быть. Если уничтожить вымогателя — то и все беды кончатся, — твердо сказал Андрей. — Иного пути не вижу.

— Грех это — убивать.

— А оставить в живых — грех еще хуже.

— Как странно, мне кажется, я знала тебя совсем иным…

— Да и я знал тебя совсем иной…

Маша вдруг подошла и обняла его:

— Ты мне теперь брат, а я тебе сестра.

— Да, именно теперь, когда мы изменились. Хотя я в себе больших перемен не замечаю, разве что хвороба.

— Они есть, Андрей Ильич. Мы с тобой… — Маша задумалась. — Мы как две сливы! Мякоть кто-то съел, осталась одна твердая косточка. А я ведь считала себя сплошной мякотью.

— Неужели я тебе таким раньше казался?

— Не знаю, я ведь еще дитем была. Помню, Гриша смеялся: «Отдадим тебя за Соломина, коли будешь умна, Соломин — добрый, не обидит».

В сенях раздался голос камердинера — он встречал приехавшего Валера. Валер беспокоился — он давно не получал новостей о Гиацинте, беспокоилась и Элиза. Вот Андрей и преподнес ему новость.

— Свадьба? И жених — доктор? И она еще не разнесла весь дом Венецких на мелкие кусочки? — спросил потрясенный Валер.

— Черт возьми, нужно предупредить Гиацинту о графининой интриге! — воскликнул Андрей. — А то и впрямь чего-нибудь натворит. Да и Граве тоже — и пусть передаст ей записочку…

С двумя записками был отправлен камердинер Валера.

Полчаса спустя явился Еремей и доложил, что Фекла послание получила.

— День прошел не напрасно, — решил Андрей. — А завтра надо бы навестить рисовальщика.

— Вербочки! — забеспокоилась Маша. — Где мои вербочки? — она освятила два толстых пучка, чтобы раздарить всем домашним и оставить себе про запас: съесть девять вербных свяченых сережек — вернейшее средство от лихорадки, сказывали, что брошенная в огонь ветка усмиряет пожар, но не приведи Господь попробовать.

Андрей вздохнул — Маша разбудила воспоминание…

* * *

Они вернулись в Екатерингоф.

Андрей спать не пожелал, вызвал к себе Скапена-Лукашку, которого обучали грамоте, и тот ему при свете двух свечек читал журнал «Почта духов», причем письма философские Андрей велел пропускать, а смешные, о похождениях гномов Зора и Буристона в обществе, сильно напоминавшем столичное, слушал с удовольствием.

Был уж, поди, второй час ночи, когда к воротам дачи подкатили извозчичьи санки. Из санок поднялась долговязая фигура и стала трясти запертую изнутри калитку. Залаяли псы, выскочили караульные, началась суматоха. Калитку отворили, держа долговязую фигуру под прицелом. Оказалось — прибыл Граве.

К нему выскочил Венецкий — в шубе поверх шлафрока, взъерошенный и испуганный:

— Доктор, что стряслось?

— Ваша светлость, я не один, со мной дама! — отвечал Граве. — Дело спешное!

Дама, закутанная в мужскую черную медвежью шубу, а поверх нее закрытая полстью [19] , по-французски обратилась к Венецкому:

— Ваша светлость, прикажите внести меня в дом! Этот господин, похищая меня, не позаботился взять хотя бы валяные сапоги своей кухарки!