Онлайн книга «Обыкновенная пара»
|
Едва она закрыла глаза, как поезд тронулся, спи, детка, приятного тебе путешествия… На цыпочках выхожу из комнаты. Разрешаю себе последнюю отсрочку, иду для начала в ванную и запираю за собой дверь. Последняя проверка. Оглядываюсь вокруг. Я прибрался к их приезду, уничтожил все подозрительные (хотя и прелестные) следы, но только что мне опять попалась лежащая на виду заколка для волос, на самом виду — на бортике раковины, словно бессознательная и бесконечно трогательная попытка себя выдать… Кладу находку в свой несессер, где уже собраны другие приятные вещицы: дневной крем с ароматом утренней росы, до невозможности милая сиреневая зубная щетка… Час пробил — мне было назначено: «Бенжамен, мы поговорим, когда малышка уснет». Я не спешу. Они прилетели ближе к вечеру. Приказ был ясен и обсуждению не подлежал: мне не следует ехать в аэропорт. Я еще тот водитель, кому неизвестно, а Беатрис вовсе не хочется погибнуть вместе с дочерью на пути домой. И точка. (Понятное дело, если бы я разбился по дороге в аэропорт, было бы не так досадно.) Она довела до моего сведения, что на свете существуют такси, не для собак же их придумали, и мне ужасно захотелось гавкнуть. Мои последние звонки длились не больше минуты — нечего нарушать договор, и баста, зато с тещей мне удалось-таки несколько раз поцапаться, и это было чудесно. Ко времени их прибытия я успел замести все следы Сары и приготовить праздничный ужин в честь Марион. Они приехали в условленный час, но не на такси. Когда он двинулся ко мне от машины, навьюченный чемоданами, я подумал, что мне это примстилось. — Представляешь, Бенжамен, Мартен был так любезен, что встретил нас в аэропорту. — Мне это было совсем не трудно, — отозвался этот осел по имени Мартен. Мне ему что — спасибо сказать? Жаль, что Сара ушла: чем больше народу, тем веселее. Вот была бы компашка! Потом я уже ни о чем не думал, кроме Марион. Мартен остался на аперитив, что выглядело подозрительно, но мне это до лампочки: я слушал свою доченьку, я смотрел на свою доченьку, а все остальное не имело ровно никакого значения. Когда Мартен убрался, Беатрис назначила мне встречу на вечер: «Ни к чему выяснять отношения при ребенке». В последний раз, для храбрости, думаю о Саре. Когда она улыбается, на щеках появляются ямочки и взгляд становится лукавым. Вспоминаю эту волнующую улыбку и выхожу из своего убежища. Мне кажется — я скромный служащий, которого вызывали к начальству. Мелкий служащий, которому без конца намыливают шею, он от этого устал и готов уволиться. Ожидающая меня директриса тверда как скала. Даже голос у нее твердый, даже взгляд твердый. Ей-богу, как-то забываешь, что она красива, стоит о ней подумать — сразу приходит на ум твердость. По крайней мере, когда слишком долго служишь под ее началом. — Бенжамен! — Здесь! — Не скажешь ли, куда делся мой портрет? — Твой портрет? — Моя фотография! Можно мне узнать, где она? — Под диваном. — Ты смеешься надо мной? — Нет… Она нагибается, заглядывает под диван, достает оттуда фотографию. Смотрит на нее, вконец расстроившись. Она не кричит, она говорит почти беззвучно: — Зачем ты это сделал? — Мне… мне не очень нравится этот снимок. Она вытаращивает глаза: — Но все говорят, что снимок просто отличный! Мартен хочет вдохновляться именно им, когда начнет рисовать картинки к моей следующей книжке, именно такой он видит главную героиню. Мартен считает, что лицо у меня очень выразительное, что здесь заметно, насколько я впечатлительная и даже хрупкая… Мартен находит эту фотографию очень трогательной. А ты… ты, Бенжамен, больше на меня не смотришь, потому тебе и не нравится моя фотография. Тебе безразлично, какая я на самом деле. Мне хотелось ответить ей тем же. А что до хрупкости моей жены — да, она на мгновение проглянула, когда Беатрис нашла свою фотографию под диваном. Она сдула с фотографии пыль, поставила на место, отступила на шаг и стала внимательно ее рассматривать, всматриваться в нее. Потом узнала себя и успокоилась: портрет, милый мой портрет, скажи, все ли я еще прекрасней всех на свете?.. В эту минуту она и впрямь была по-своему трогательной — ну, так, чуть-чуть, самую капельку… Нет никаких причин не допускать, что даже у самого строгого начальника может быть минута сомнений, нет никаких оснований для того, чтобы в эту минуту он не казался чуть-чуть трогательным, хотя все остальное время он деспот из деспотов. Вот она уже и успокоилась, она поворачивается ко мне. Сомнение было мимолетным. Жаль, думаю я, она бы стала куда милее, если бы помедлила еще немного. Она стоит, я сижу. Она смотрит на меня свысока, я поднимаю глаза. Она уверена в своей победе, я боюсь ее разочаровать… — Бенжамен, надеюсь, тебе пошло на пользу мое отсутствие. Ты подумал? — Да. — Ты готов измениться? — Да. — Ты хочешь, чтобы мы оба начали с чистого листа? На новой, более здоровой основе? — Да. Она улыбается. — Ты хочешь, чтобы мы жили как настоящая супружеская пара, в которой муж и жена любят, понимают, слушают и слышат друг друга? — Нет. — Что? — Беатрис, тебе стало трудно жить со мной. Нам лучше расстаться. — Что? Она вдруг садится. И пристально на меня смотрит. Смотрит так, словно никогда раньше меня не видела. Я снова завожу свою песню: — Мне хотелось бы развестись. Она бледнеет. Можно подумать, у нее что-то болит. Можно подумать, она заблудилась и нет ничего, совсем ничего, ни единого знака, который указал бы ей, куда идти. Я бы обнял ее, если бы любил. — Бенжамен, ты меня больше не хочешь? — Это теперь и для меня тяжело, как видишь. Тишина. Кажется, она ищет слова. Взгляд ее блуждает, она как будто ждет, что кто-то придет на помощь. Я ничем не могу ей помочь. Вдруг мелькает мысль о Мартене, я готов уступить, отойти в сторонку, попросить его остаться с ней, позаботиться о ней. — А Марион? О Марион ты не думаешь? Если бы ты действительно любил ее… — Я действительно люблю ее. — Предупреждаю: если мы разведемся, ребенка оставят мне, это уж точно! Она чуть розовеет, и голос звучит громче: — Ты слышишь, Бенжамен? Ребенка оставят мне! |