Книга Ты его не знаешь, страница 37 – Мишель Ричмонд

— Если б знала, куда мы направляемся, надела бы что-нибудь поэкстравагантнее, — заметила я.

— Ты отлично выглядишь. А они пусть считают, что это ты для смеха.

Перед нами выросла баррикада, перегораживавшая улицу.

— Вход три бакса! — объявил длиннющий парень в лошадиной сбруе.

Он радостно ржал, притопывал ножищами и как гривой встряхивал волосами. Очень убедительно. Я даже подумала — может, он так наряжается каждый день?

— Ну, раз так… — Торп вытащил из кошелька деньги.

За что обожаю Сан-Франциско, так это за то, что здесь к любого рода публичным выходкам неизменно относятся с философским пониманием. В каждую минуту можно очутиться среди диковинных, будто киношных персонажей. Помню, как-то давным-давно складываю полотенца в прачечной самообслуживания на Даймонд-стрит, радио запело что-то из «Бриолина» — и все пять посетительниц в один голос грянули песню. Если есть время и желание, в этом городе можно устроить себе жизнь не менее увлекательную, чем у героев плутовского романа.

Торп заинтересовался публичной поркой в балагане неподалеку от нас. Вовсю жарило солнце, нестерпимо пахло кожей и загадочными мазями. Кто-то шлепнул меня по заду деревянной лопаткой, я живо обернулась — и увидела море невинных лиц. Я ощущала себя Алисой, попавшей в причудливый, сан-францисский вариант страны чудес, где и Безумный шляпник, и все его свихнувшиеся друзья бредят садомазохизмом.

А потом взгляд наткнулся на знакомое лицо.

— Джек?

Он крепко обнял меня:

— Элли! Господи, сколько лет, сколько зим!

Черные густые волосы до плеч, коричневые кожаные штаны и футболка с Микки-Маусом.

— Потрясающе выглядишь, — сказала я. Так оно и было.

Торп сиял улыбкой, лучезарной и самоуверенной.

— Эндрю Торп, — представила я. — А это мой друг по колледжу, Джек.

— Джексон, — поправил он.

И я сразу вспомнила, как он настаивал, чтобы его называли именно Джексон, хотя родители нарекли его заурядным именем Джек.

Мы познакомились в начале последнего курса и не разлучались ни днем ни ночью несколько недель кряду, пока он не отправился в Сенегал добровольцем Корпуса мира. Приятно снова встретиться. Парней, с которыми я ненадолго сходилась, за год после смерти Лилы набралось как собак нерезаных. Я то и дело натыкалась на кого-нибудь из них. Слегка конфузилась, конечно, но всегда была рада разузнать, как они живут, что с ними сталось.

Подошла высокая блондинка в красном кожаном платье и обняла Джека за талию.

— Моя жена Стейси, — сказал он.

Меня, к моему удивлению, он представил как «давнюю подружку».

— А ребята дома, с нянькой, — прервала неловкую паузу Стейси.

— Ребята?

— Ага, двое. Первый класс и детский сад. Они думают, мы сейчас с компанией на пикнике.

Стейси оказалась бойкой и дружелюбной, и у меня почему-то сложилось впечатление, что когда она не наряжалась шлюхой, то ходила в строгих деловых костюмах и прилично зарабатывала в адвокатской или в риелторской конторе. Что до Джека/Джексона — его я помнила худым малым, развалившимся нагишом на тощем матрасе, с косячком в одной руке и книжкой в другой. А теперь — подумать только! — у него жена и двое ребятишек. Чудны дела твои, Господи.

Джек вручил мне свою визитку:

— Звякни как-нибудь, мы позовем тебя на ужин. Познакомишься с маленькими чудовищами.

— С удовольствием! — отозвалась я, зная, что никогда не позвоню.

Мы с Торпом проталкивались мимо палаток, торгующих гигантскими искусственными фаллосами и золочеными кольцами для настоящих, мимо разносчиков с пирогами пикантной формы, мимо рекламных афиш, извещавших о действах, посвященных всевозможным фетишам. Женщина в прорезиненном медицинском костюме сунула мне в руки листовку: «Найди своего раба. Первая консультация бесплатно».

Вот и конец улицы, тут жизнь входила в обычную колею. Я раздумывала, как бы получше изложить свою просьбу, и тут Торп заговорил:

— У меня для тебя еще кое-что есть.

— А?

— Еще одно имя. Кое-что из того, что не попало в книгу. В лесу была машина, примерно тогда же, когда пропала Лила. Белый «шевроле». Кому-то она показалась подозрительной, он записал номер и сообщил полиции.

Торп вынул из кармана и передал мне листок с двумя напечатанными словами — Уильям Будро.

— Какой-то музыкант, все звали его Билли. Поначалу я хотел им заняться, да замотался, не до того стало. И вообще, когда я о нем услышал, меня уже вполне устраивало, как и в каком направлении продвигается книга.

Я аккуратно сложила бумажку и спрятала в кошелек.

— Спасибо.

Пару минут мы шагали молча, потом я задала вопрос, который не давал мне покоя:

— Зачем вы это делаете?

Торп усмехнулся.

— Да есть у меня одна безумная мыслишка: окажу тебе добрую услугу — ты и вернешься ко мне.

Мы шли дальше. Толпа поредела, опустился туман. Когда мы вернулись на Опера-плаза, к моей машине, я все-таки собралась с духом:

— Слушайте, пока я не уехала, объясните мне кое-что…

— Да?

— Про ваш дом. Про вид из окна кабинета.

— Ах, это…

— Угу.

— В простое совпадение поверишь?

— Нет.

Он отвел глаза. И даже, мне кажется, покраснел. Чуть-чуть, самую малость.

— Дом выставили на продажу, когда я уже почти два года не мог выдавить из себя ни строчки. Садился за стол и часами пялился на чистый лист бумаги. Это продолжалось так долго, что я даже решил бросить писанину и вернуться в педагогику. Как-то в воскресенье гостил у друга по соседству, мы с ним поехали прокатиться и по дороге увидели табличку, что дом продается. Другу захотелось посмотреть, я пошел с ним. У меня и в мыслях не было покупать, дом вообще не в моем вкусе — слишком модерновый, неприветливый какой-то, — но когда я сообразил, что из окна второго этажа виден твой дом, сразу понял, что должен его купить, и уже тогда знал, где именно будет мой кабинет.

— Чертовщиной попахивает.

— Может, и так, но ведь сработало. Через два месяца после переезда у меня на столе уже лежали три главы новой книжки. Писал по ночам, но только в те ночи, когда горел свет в твоей комнате.

— К тому времени это уже была не моя комната. Мама устроила там кабинет.

Он опустил руку на крышу моей машины.

— Я знал, что тебя там нет. Но свет горел, и я воображал, будто ты там. Будто сидишь за своим старым столом, читаешь, слушаешь музыку. Мне было довольно иллюзии того, что ты неподалеку. А иногда ты и в самом деле была рядом. Пока в прошлом году твоя мама не переехала, я редко уходил по четвергам вечером. Единственный вечер в неделю, когда я знал почти наверняка, что увижу тебя. Пусть я не мог говорить с тобой, но мог протянуть воображаемую линию от моего стола к тебе. Я видел, как там, внизу, ты стоишь на тротуаре перед домом со своей матерью. Старался представить, о чем вы разговариваете. Бывало, должен к стыду признаться, пытался угадать, не мелькает ли в вашей беседе мое имя.