Книга Чужая корона, страница 2 – Сергей Булыга

Отправленное сроком всего на одно лето, посольство сильно задержалось. Оно и неудивительно: вкладывать деньги, а тем более силы, в сомнительное предприятие — дело весьма непривлекательное. Вот почему, стараясь во что бы то ни стало справиться с порученным ему делом, великокняжеский посол, переезжая из страны в страну, с каждым разом сулил все более и более заманчивые выгоды. Однако это не привело к желаемому результату, так как вскоре посулы его стали до того невероятными, что не стоило уже было и надеяться на то, будто кто-либо поверит в них и пойдет на заключение воинского союза или — смех, да и только! — раскроет свои сундуки. Надо полагать, что господин великокняжеский посол и сам это вскоре прекрасно понял, однако, тем не менее, не оставлял своих отчаянных попыток и продолжал скитаться от двора к двору. А что еще ему оставалось делать? Вернуться домой и сообщить о провале своей дипломатической миссии, после чего его, обвиненного в государственной измене, посадили бы на кол? Вот посол и продолжал неукоснительно выполнять возложенную на него миссию, казна, приданная ему, неумолимо истощалась, да и само его посольство становилось все менее и менее людным, ибо из каждой посещенной им столицы посол отправлял на родину гонца с — увы! — неутешительным известием.

Возвращавшиеся к Великому князю гонцы также немало рисковали. Однако к чести тамошних нравов надо отметить, что все-таки никто из них не был лишен жизни. Также не лишили жизни и юного пана Михала, когда он, после четырехлетнего отсутствия, вернулся пред очи Великого князя. Отсидев положенный срок — две недели — в подвале великокняжеского замка на хлебе и воде, пан Михал был отпущен домой до, как было сказано, дальнейшей высочайшей воли. Так пан Михал вновь оказался в родных пенатах, в пуще, в родительском замке. А вскоре, по прошествии еще десяти дней, он прибыл и к Цимоху. Случилось это, как я уже отмечал, ровно пять лет тому назад, в самом конце августа.

Михал приехал к Цимоху не один, а взял с собой своего верного слугу Змицера, ровесника, товарища еще по детским играм. Охотничьих собак Михал не брал, всецело надеясь на знания и опыт старого полесовщика. И действительно, еще с самого утра Цимох сказал жене:

— Сдается мне, что едет к нам паныч.

Старая Цимошиха в ответ на это только покачала головой.

А зря! В полдень приехали пан Михал со Змицером. Цимох встречал их во дворе, помог спешиться, завел коней под навес и хотел было задать им сена, да Змицер запротивился, сказал, что кони будут есть только овес, овса у них с собой достаточно. Цимох все понял, но спорить не стал. Змицер боялся сглаза, ну и ладно.

Проведя высоких гостей в дом и усадив их за стол, Цимох спросил у княжича, подавать им обед или, может быть, у них и для себя все запасено. На что пан Михал рассмеялся и сказал, что он всегда, сколько себя помнит, прекрасно относился к Цимоху и на этот раз тоже не собирается отступать от исстари заведенной привычки. Тогда Цимох дал знак, и Цимошиха накрыла на стол. Еда была такая: жареное мясо дикого кабана с гарниром из сладких кореньев, а питьем служил перебродивший медовый сок. Змицер ел молча, без аппетита, зато пан Михал то и дело нахваливал угощение. Иных разговоров во время трапезы не велось.

Когда все было съедено и Цимошиха убрала со стола, пан Михал еще некоторое время молчал, внимательно разглядывая логово полесовщика (ибо назвать это человеческим жильем язык не повернется), а потом вдруг спросил:

— Кабан сегодняшний?

На что Цимох утвердительно кивнул головой. Тогда пан Михал опять спросил:

— Значит, ждал меня?

Цимох снова кивнул.

— Так, может быть, ты еще и знаешь, зачем я приехал? — настороженно улыбаясь, спросил молодой господин.

— Знаю, — сказал Цимох.

— Ну, так скажи!

Однако на сей раз Цимох не спешил с ответом. Он еще сильнее обыкновенного нахмурился и долго не издавал ни звука, потом сказал:

— Сдается мне, ты нехорошее задумал, паныч.

— Что именно?

— А сам скажи.

На этот раз нахмурился пан Михал. Потом, стараясь казаться совершенно спокойным, сказал:

— Я приехал за Цмоком, Цимох.

Старая Цимошиха охнула и прикрыла рот рукой. Змицер сидел не поднимая головы. Он очень сильно побледнел. Цимох утер губы рукавом, тихо спросил:

— Убить, что ли?

— Не знаю, — ответил пан Михал. — Это уже как получится. Конечно, хотелось бы взять его живым. А? Что ты на это скажешь, Цимох? Возьмем Цмока живым?

Цимох молчал. Михал продолжил:

— На тебя вся надежда, Цимох. Много денег дам, не пожалею. Живым хочу!

— Э, нет! — сказал Цимох. — Живым тебе, паночек, не получится.

— Почему?

— А сожрет тебя Цмок, вот почему! И что я тогда отвечу твоему отцу, ясновельможному пану князю, когда он спросит, где была моя дурная голова, когда я согласился отвести тебя к Цмоку? Что я ему на то скажу? О, я буду молчать! А он тогда мне скажет так: «Дурной Цимох! Ты был тогда без головы. Так будь ты таким, безголовым, и дальше!» И саблей ш-шах!

Тут Цимох даже вскочил — очень, очень быстро — и показал, как старый князь будет отрубать ему голову. А после, теперь уже медленно, вновь сел за стол и больше прежнего нахмурился, весьма недовольный собой за то, что так много в один раз сказал, а после еще и подскакивал, как городской. Цимох очень не любил болтливых и шумных людей.

А пан Михал, тот, наоборот, развеселился и сказал:

— А! Так ты, значит, веришь в то, что в здешней дрыгве живет Цмок!

— Не только верю, — ответил Цимох.

— Ты, значит, правда его видел?

— Да.

— И каков он из себя?

— Каждый раз разный.

— Ого! — рассмеялся пан Михал.

— А ты не смейся, паночек! — мрачно сказал Цимох. — Не веришь, так спросил бы у своего отца. Только ведь ты не спрашивал! Потому что не хотел, чтобы он узнал, куда и зачем ты поедешь. Ведь так, паночек?

— Так, — нехотя согласился пан Михал.

— А отчего это все?

— Оттого, что… — тут пан Михал запнулся, потом махнул рукой и продолжал: — Оттого, что хоть мой отец князь и сын князя и все в его роду были князья, никто здесь не ровня ему, все вы грязь, а вот когда речь заходит о Цмоке, тогда все вы — и мой отец, и вы, его грязные темные хлопы, — все вы становитесь равными в своем животном страхе перед Цмоком. А вот какой он, этот Цмок, из себя? Как он выглядел, когда ты видел его в последний раз, если уж ты настаиваешь на том, что он каждый раз выглядит по-разному? Ну, опиши мне его!

Цимох долго морщился, явно не зная, как ему отвечать на этот вопрос. Он даже пару раз оглядывался на свою супругу, старую Цимошиху, что означало крайнюю степень озадаченности. А потом все же ответил. Сказал он так:

— В последний раз он был нестрашный. Он же не знал, что я его вижу! Я очень тихо подошел. А он в траве лежал. Это на старых вырубках. Лежал себе, солнце было, тепло… А может, он и знал, что я рядом, да проверял меня. А я чего? Я — о! У меня голова! — и с этими словами старый полесовщик постучал себя ладонью по лбу и продолжил: — Я упал перед ним на колени и начал говорить ему всякие добрые слова. Он тогда повернул ко мне голову, прищурился, вот так вот высунул язык, зашипел, как змея, а после шнырь в кусты — и как его и не было. Вот как я его, того Цмока, видел в последний раз.