Книга Паук приглашает на танец, страница 39 – Варя Медная

— Д-да, миледи, граф меня отпустил.

— И ты, конечно, очень хотела бы пойти? — ещё более вкрадчиво и мягко уточнила леди Фабиана.

В её глазах светилось дружеское участие.

— О да, миледи!

Графиня сокрушённо покачала головой.

— Даже не знаю, как и поступить в такой ситуации… — фальшиво вздохнула она. — Мне бы не хотелось лишать тебя этого удовольствия…

Глаза Беулы загорелись надеждой, и я поняла, что силок захлопнулся.

— …но это было бы попустительством. Уроки нужно усваивать.

— Миледи, уверяю: это не повторится!

Простодушная Беула поверила лживым сожалениям графини, её наигранным колебаниям и надеялась, что хозяйку ещё можно переубедить. А та просто наслаждалась, оттягивая момент оглашения приговора, чтобы после поданной надежды разочарование оказалось ещё горше.

— Ох, поверь, мне это тоже не доставляет удовольствия. Но лишь наказание помогает оступившемуся впредь не повторять ошибок. Дамиан, а вы как считаете? Как мне следует поступить? — неожиданно обернулась графиня к своему покорному рабу, который жадно ловил звуки её голоса, не вникая в смысл.

— Считаю, графиня? — растерянно заморгал тот. — Касательно чего?

— Какой от вас прок, если вы даже меня не слушаете! — раздражённо нахмурилась та.

— Нет-нет, я слушал, — испуганно заторопился он. — Вы говорили про танцы и наказание. Да, именно про это.

— Так что вы думаете: мои опасения справедливы?

— Да-да, все ваши слова справедливы.

— Так что же, наказать или нет? Полагаюсь на вас, Дамиан, — усмехнулась графиня. — Как скажете, так и будет.

Было неприятно смотреть на то, как она взваливает ответственность за причиняемые гадости на него.

Мистер Дрейк растерялся, силясь вспомнить, о каком наказании речь.

— Вы, несомненно, великодушны… — начал он, всматриваясь в лицо леди Фабианы и пытаясь понять, чего она от него ждёт. Графиня нахмурилась и подняла одну бровь. Мистер Дрейк схватил намёк на лету и тут же докончил: — Но оставлять такое безнаказанным никак нельзя.

Леди Фабиана лучезарно улыбнулась и повернулась к Беуле, на сей раз позабыв нацепить маску сочувствия.

— Видишь, мне просто не остаётся ничего другого. Ты не пойдёшь на танцы.

— Но, миледи, — лицо девушки огорченно вытянулось, — граф разрешил…

— Потому что граф вообще не берёт на себя труд думать об ответственности, — отрезала та.

— Зато ты берёшь на себя слишком много, дорогая, — раздалось от дверей.

Там стоял Кенрик Мортленд с повисшей на его локте Дезире. Мистера Фарроуча, как обычно, можно было принять за тень хозяина.

Граф даже не взглянул в мою сторону, но мои щеки вспыхнули, а сердце учащённо забилось. Я не понимала, что со мной происходит в его присутствии. Ведь я должна злиться на него за обман и подозревать из-за колье. Но злилась я только из-за того, как часто мои мысли возвращались к нему. Всякий раз в его присутствии меня охватывало чувство, запутанную природу которого я и сама не могла истолковать. И если ненависть выражается дрожанием колен и странным ощущением, будто моё сердце измазали подтаявшим мороженым, то я, несомненно, ненавидела Кенрика Мортленда до кончиков ногтей!

Я изо всех сил старалась не смотреть на него. И только наткнувшись на внимательный взгляд мистера Фарроуча, поняла, что всё равно смотрю. Камердинер метнул взгляд на графа, потом снова на меня и поджал губы. Не то чтобы я искала его расположения, но вот такое откровенное презрение не могло не задевать.

— О, детки развлекаются, — прощебетала Дезире, указывая сложенным веером на испорченные картины, и теснее прильнула к графу.

Сегодня на ней было ещё более броское (если такое вообще возможно) платье, смутно напоминающее надетый поверх лифа и плохо зашнурованный корсет, с юбкой манящего сочно-бордового цвета. А на тонкой шее красовалось… моё колье.

Леди Фабиана перевела взгляд на их переплетённые руки и побледнела от бешенства. Потом отвернулась к сыну и сказала, будто и правда обращалась к нему:

— Решения в доме должен принимать взрослый разумный человек.

— Ты слышал, Равен? — обернулся граф к своему помощнику. — Леди Фабиана только что назначила тебя главным.

Ноздри его супруги раздулись, и даже волосы зашевелились.

Микаэль озадаченно застыл.

— Так меня не накажут? — спросил он.

Лицо графини снова смягчилось:

— Наказанием тебе послужит отмена сегодняшнего занятия. Ты поднимешься в комнату, чтобы подумать над своим поведением.

Виконт онемел от счастья. Лучшего подарка она не придумала бы и при всём желании.

— Если бы меня каждый раз подвергали таким наказаниям, я бы шалила с удвоенным рвением, — игриво заметила Дезире и фривольно стукнула графа веером по руке.

— Отсутствие гувернанток явно сказалось на твоём воспитании, — тут же включился в игру он. — Тебя надо почаще ставить в угол.

— Смотря кто этим займётся, — ответила та с придыханием, чуть прикрыв глаза.

— Что стоишь как воды в рот набрала, Беула, — ледяным тоном прошипела графиня. — И вы, мисс Кармель! Или находите подобные беседы подходящими для ушей моего сына?

Она резко зашагала к выходу. Поравнявшись с Дезире, кинула на гостью ненавидящий взгляд:

— А вам, милочка, следует обзавестись костылём. Похоже, вертикальное положение даётся вам нелегко.

— Что вы имеете в виду? — нахмурила лоб Дезире, которая поняла, что графиня её оскорбила, но не могла взять в толк, как именно. — Что она имела в виду? — повернулась она к графу.

Беула потянула насупившегося виконта к выходу.

— Ах да, мисс Кармель, ваше наказание… — вспомнила леди Фабиана.

Я остановилась и спокойно взглянула на неё.

— Да, миледи?

— Вы не станете доказывать, что вашей вины здесь нет?

— Не стану, миледи.

Она была явно разочарована.

— Соответствующий вычет будет произведён из вашего жалованья, — обронила она уже безо всякого интереса.

Граф, так ни разу на меня и не взглянувший, кинул через плечо мистеру Фарроучу:

— Передай всем: с этого дня я вдвое повышаю жалованье прислуге.

— Слушаюсь, милорд.

Графиня бросила на мужа испепеляющий взгляд. Потом сладко улыбнулась мистеру Дрейку.

— Пожалуй, моему сыну следует брать уроки художественного мастерства. После внесённых им дополнений сходства прибавилось, вы не находите?

Она кивнула на один из холстов, который виконт украсил хвостом и рожками. В тяжёлой резной раме с бронзовым отливом и печатью благородной потертости помещался портрет незнакомого юноши. Обычное лицо, волосы цвета невидимости — не прямые и не кудрявые, богатый костюм и надменное, уверенное выражение. Судя по датам, написан тринадцать лет назад. Ничего примечательного… за исключением крохотной детали: у ног юноши сидела комнатная собачка. Та самая, которая вот уже вторую ночь забиралась ко мне в комнату. Сомнений быть не могло: те же уши-ракушки, белая бусина на носу и короткие, чуть подвернутые внутрь лапки.