Книга Евангелие от Сатаны, страница 110 – Патрик Грэхам

Джованни поворачивается к кардиналу Мендосе:

— Вы забыли одну важную подробность.

— Какую?

— Меня ждут в конклаве, где я должен заседать. Даже, наверное, там уже волнуются из-за моего отсутствия.

Старый кардинал протягивает Джованни картонную папку. В ней лежат несколько снимков, сделанных карабинерами на месте аварии, которая произошла в конце второй половины дня на границе Рима. На одном из снимков молодой кардинал видит остатки раздавленного «ягуара» между двумя грузовиками — тяжелым и легким.

— Господи! Это же моя машина! Я дал ее на время одному моему другу-епископу: ему нужно было срочно съездить во Флоренцию. Он должен был вернуть ее мне сегодня вечером.

— Этот друг — монсеньор Гардано. Он погиб в этой аварии. Эта смерть послана нам самим Богом.

— Простите, я вас не понял.

— Официально считается, что вы умерли в машине скорой помощи, которая везла вас в Рим, в клинику Джемелли. Хирург покойного папы подтвердит это агентам братства Черного дыма, которые не упустят возможности удивиться вашему отсутствию в конклаве. Труп Гардано был в таком состоянии, что несколько часов они будут верить в наш обман. Поэтому у вас будет время до рассвета на то, чтобы добраться до Мальты и привезти оттуда досье кардинала Вальдеса.

— А если они поймут, что труп в морге клиники Джемелли — не мое тело?

— Тогда вы будете правы хотя бы в одном.

— В чем же?

— Все будет кончено.

Последние ноты органа гаснут в облаках ладана. Могильщики опускают гроб с телом папы в подземелье, где покоятся верховные понтифики христианства. Веревки скользят по одетым в перчатки ладоням, гроб ударяется о края люка и опускается вниз. Кардиналы наклоняются над люком, чтобы вдохнуть запах вечности, который исходит из катакомб Ватикана. Последняя струя ледяного воздуха вырывается оттуда, и могильщики закрывают люк тяжелой плитой. Кардинал Камано вслушивается в глухой шум, с которым эта тонна мрамора падает обратно на свой цоколь. Потом он поднимает голову и смотрит на остальных прелатов.

Камерлинг, не сводя глаз с плиты, шепотом разговаривает с кардиналом — великим исповедником, [8] викарием Римской епархии и протоиереем ватиканской базилики. У протоиерея сердитый вид, и Камано догадывается почему. По законам Церкви при похоронах папы погребальные обряды положено совершать девять дней подряд. После похорон в течение еще шести дней конгрегации собираются в апостольском дворце и готовятся к конклаву. Итого от кончины папы до начала выборов его преемника должно пройти от двух недель до двадцати дней. А вместо этого понтифика хоронят торопливо, как прокаженного, и в первый же вечер после похорон созывают конклав, словно это собрание заговорщиков.

Волны гневного шепота разбиваются о Кампини, как о мраморную скалу. Он тихим голосом напоминает, что Церковь переживает очень трудные времена и потому он, камерлинг, обязан как можно скорее дать кораблю нового капитана. Протоиерей готовится настаивать на своем, но Кампини внезапно поворачивается к нему. Как рычание льва или тигра звучит в полумраке голос камерлинга: «Сейчас не время и не место шушукаться!» Протоиерей бледнеет от обиды и отступает на несколько шагов.

Камано украдкой смотрит на остальных прелатов из курии и замечает, что все они краем глаза наблюдают друг за другом, словно пытаются узнать, кто из кардиналов входит в братство Черного дыма. Какая досада: у членов этого братства нет никаких опознавательных знаков — ни татуировки, ни сатанинского символа, ни знака, чтобы узнавать друг друга! Вот почему братство Черного дыма смогло без помех просуществовать столько веков: во главе его никогда не было больше восьми кардиналов и никогда оно не оставляло своей подписи на своих делах.

Камано напрягается всем телом: его протонотарий шепнул ему на ухо, что Армондо Вальдес, кардинал-архиепископ Сан-Паулу, найден мертвым в венецианской лагуне.

— Когда?

— Сегодня вечером. Ваше преосвященство, нужно все остановить. Нужно распустить конклав и сообщить обо всем в средства массовой информации. Это становится слишком серьезным.

Кардинал Камано не удостаивает эти слова ответом. Он молча вынимает из своей сутаны конверт и незаметно протягивает его своему собеседнику. В конверте лежат три фотографии, сделанные в окрестностях Перуджи, — старое здание, окруженное виноградниками; молодая женщина и три ребенка в наручниках и с кляпами во ртах под прицелом у троих убийц в капюшонах.

— О господи! Кто эти люди? — шепчет протонотарий на ухо Камано.

— Моя племянница и ее дети. Убийцы, несомненно, подручные братства Черного дыма. Большинство участников конклава получили фотографии такого же рода и записку, в которой сказано, что после того, как начнется конклав, им сообщат, за кого надо голосовать.

— Вы осознаете, что это значит?

— Да. Это значит, что, если кто-нибудь обратится за помощью в средства массовой информации или к властям, наши семьи будут сразу казнены.

— Что же тогда делать?

— Дождемся начала конклава. Тогда нас всех запрут, и кандидат братства Черного дыма будет вынужден дать о себе знать. Тогда и посмотрим, что можно будет сделать.

Вдруг начинают звонить колокола Святого Петра. Кардиналы — члены курии возвращаются в базилику. Снаружи колокола гудят так, что дрожат и камни мостовой на площади, и сердца тысяч паломников, застывших под моросящим дождем. Затем толпа расступается, чтобы пропустить кардиналов-выборщиков, которые идут двумя рядами на конклав. Сто восемнадцать князей Церкви в красных одеждах молча проходят в ворота Ватикана. Скоро гвардейцы запрут эти ворота. Кардиналы идут в Сикстинскую капеллу: там скоро начнутся выборы нового папы.

Толчок: автомобиль класса четыре на четыре выехал на дорогу, которая ведет в центр леса черных сосен, и теперь въезжает под их кроны. Мария Паркс открывает глаза и смотрит на луну, которая постепенно исчезает за ветвями. Она потягивается и спрашивает:

— Где мы?

— Подъезжаем к месту.

Священник смотрит одним глазом на экран навигатора, другим на разбитую дорогу, которую освещают фары, и гонит машину с сумасшедшей скоростью между колеями. Время от времени он тормозит, чтобы прочитать в полумраке надписи на деревянных указателях, потом до упора давит на акселератор и мчится дальше, поднимая волну грязи. Упираясь ногой в пол машины, он ведет ее по прямой.

Проехав еще три километра, он останавливает машину перед зарослями ежевики, размыкает контакт, показывает рукой на тропинку в путанице колючих ветвей и говорит:

— Это здесь.

Паркс выходит из машины. Деревья пахнут сыростью и мхом. Следом за отцом Карцо она входит в колючие заросли. Ни ветерка, ни звука. Воздух кажется ей чище и свежее, чем снаружи.