Книга О любви и смерти, страница 40 – Макс Фрай

– Ясно. Но вошли-то вы как?

– А отмычка на что? – ухмыляется Йонка. – Чем, как ты думаешь, мы на красивую жизнь зарабатываем? Все эти Берлины, самолеты, роскошные койки в хостеле, эксклюзивные доннеры в лучших турецких забегаловках немецкой столицы, шнапс в подворотнях и прочий мучительный декадентский шик.

Лицо его при этом мерцает бледно-зеленым светом, как большой, но экономичный болотный огонь. Ну или это у меня с глазами такая беда от высокой температуры.

– Вообще-то, мы – бред, отягощенный галлюцинациями, – кстати напоминает Томка. – Зачем нам какие-то ключи?

Она почему-то не мерцает.

– Тоже верно, – киваю, вспомнив, наконец, что ребята несколько раз оставались у меня дежурными по котам и прекрасно знают, что запасные ключи всегда хранятся у соседки тети Марии. А она, в свою очередь, в курсе, что вот этим подозрительным рожам надо открывать, предварительно предложив чаю. Вкрались в доверие к старушке, что тут будешь делать. Такие молодцы.

Задача на одну трубку, Холмс. Впрочем, можно обойтись и вовсе без трубки.

И я умиротворенно закрываю глаза.

Сквозь внезапно навалившуюся дрему я слышу, как Томка деловито говорит Йонке:

– Лимоны, мандарины и киви – сюда, прямо на стол. Остальное на кухню.

Надо же, какой хороший, достоверный сон. С хозяйственными подробностями. Надо будет им потом рассказать.

А какое-то время спустя, я просыпаюсь и обнаруживаю себя в раю. Потому что только в раю может так нежно и яростно пахнуть корицей, апельсинами, дымом и еще чем-то упоительно жареным – неужели котлетами? Господи, Твоя воля.

В комнате горят разноцветные свечи, на люстре под потолком болтается плюшевый Санта с веревочной лестницей и мешком, оконное стекло залеплено бумажными снежинками. Настоящая рождественская галлюцинация, не кот начхал. В камине сварливо потрескивают сырые поленья, купленные на заправке – ясно теперь, откуда дым.

– Нет дыма без огня, – говорю я вслух.

– Надо же, не помер, – радуется Томка. – А мы уже возомнили себя богатыми наследниками и начали делить твои чистые носки. До драки, впрочем, пока не дошло, потому что у Йонки что-то там невовремя закипело. А теперь, получается, и драться незачем, ничего нам не светит. Бедные мы сиротки. Ни один богатый дядюшка так и не помер! Поучительная рождественская сказка с печальным концом.

Томка сидит в кресле, поставленном в изголовье моего одра. В руках у Томки какой-то бурый мохнатый ужас, больше всего похожий на шкуру неубитого медведя – вон как шевелится. Впрочем, приглядевшись, я узнаю в буром ужасе свой старый меховой плед. А шевелится он потому, что коты поймали тот конец, который свисает на пол, и теперь убивают. Томка тянет плед на себя и одновременно тычет в него большущей, чуть ли не сапожной иглой. Что эти трое вытворяют с бедным заслуженным стариком? Впрочем, ладно. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы продолжало мерещиться. С Томкой хорошо.

– Кружку воды тебе подать? – спрашивает Томка. – Если что, я могу.

И протягивает кружку. Красную, керамическую. У меня такой, вроде, нет.

– Это подарок, – говорит Томка. – Что подарить на Рождество умирающему другу, вот вопрос! Решили привезти тебе кружку воды. Ту самую, ради которой заводят жен, детей, внуков и этих, ну как их?..

– Кого?

– Ннннуууу… Этих! Шуринов, деверей, золовок и свояков. И прочий институт семьи. Мы решили, что тебе эта кружка должна достаться даром, без предварительных страданий.

– Прекрати травить умирающего холодным оксидом водорода! – вопит Йонка.

Он врывается к нам из кухни с кастрюлей наперевес. Над кастрюлей клубится божественный пар. К гадалке не ходи, Йонка сварил глинтвейн.

Я залпом допиваю воду и протягиваю Йонке красную кружку. Говорю:

– Вообще-то, у меня обычная простуда. Зря вы так подорвались.

– Конечно, зря, – кивает Йонка. – Обычная простуда, остроумно замаскировавшаяся под воспаление легких. Ты вообще отвратительный симулянт. Видеть тебя не могу.

Блин. Откуда он все знает?

– Элементарно, Ватсон, – говорит Томка. – Во всем виноват врач. Вернее, виновата.

– Что за врач?

– Доктор Эрика. Со «Скорой», которая к тебе приезжала. Она тебя и заложила. Мы же вместе танцуем, а ты к нам пару раз приходил посмотреть. Ты ее не узнал, а она тебя – да. И позвонила мне: какой кошмар, твой знакомый в больницу ехать отказывается, телефоны родственников не дает, что делать, что делать?

– В больницу свою пусть сами едут, – говорю я. – Какая может быть больница, когда у меня коты. Вместо родственников. А Ленкин телефон я никому не дам даже под пытками. Она до этой поездки почти год дни считала. И кстати, билет у нее с фиксированной датой, не факт, что сможет раньше времени вернуться. Только с ума сходить будет. Не надо ее сейчас дергать.

– Мы тоже так подумали, – кивает Томка. – И не стали ей звонить.

– А вместо этого приехали дать тебе в глаз, – сердито говорит Йонка. – Потому что уж мне-то ты позвонить мог. Я не на краю света. И билет из Берлина стоит копейки.

– Я…

– Бум!

Йонка снова подносит кулак к моему лицу. Такова жизнь: стоит немного ослабнуть, и лучший друг тут же примчится из-за тридевяти земель, чтобы безнаказанно тебя избивать. И насильственно поить глинтвейном собственного приготовления. Божественным, как все, что выходит из Йонкиных рук.

– Не слушай его, – говорит Томка. – На самом деле, мы надеялись, что ты помер и примчались делить твои носки и котов. Пока Ленка, как дура, лезет на свою Махараштру, или как там эта штука на самом деле называется, я намеревалась отжать Бесика. Такой у тебя хороший плюшевый Бес!

Бес бросает терзать плед и смотрит на Томку влюбленными глазами. Он явно не против похищения. Ну я ему покажу! Неделю никакой курицы, одни консервы. Не‑де‑лю! Так наказывают предателей.

Я залпом выпиваю глинтвейн и снова протягиваю Йонке кружку.

– Ну и здоров же ты винище жрать! – радуется он. – Как есть симулянт.

– Наливай. Такова моя последняя воля, – говорю я.

Комната начинает кружиться, медленно, как разгоняющаяся карусель. Сил все-таки пока совсем нет. И это почему-то смешно.

– Если ты не сожрешь хотя бы одну котлету, я тебя прокляну, – говорит Йонка.

Чертова карусель немедленно останавливается. Йонке надо идти в шаманы. Будет исцелять умирающих наложением своих чудотворных котлет. Сколько народу спасет – заранее страшно подумать. Перенаселения не миновать.

– Всего одну?! – спрашиваю я. – То есть я правильно понимаю, что вы специально приехали хрен знает откуда морить меня голодом?

– По-моему, он действительно симулянт, – озабоченно говорит Томка. – Не видать мне Беса, как собственных ушей. Ну хоть одеяло ему испортила. Пустячок, а приятно.