Книга Чужая, страница 15 – Татьяна Губина

Я закрепила на щеке Веры Семеновны последний пластырь, а Нинка все жалилась. Про то, что произошло с матерью сегодня вечером, она уже забыла. Я еще раз попыталась узнать подробности, дабы выяснить состояние здоровья женщины. Нинка нехотя сказала, что злодеи, по рассказам матери, напали на нее в пяти метрах от подъезда, отобрали деньги и били ее ногами.

— Очки раздавили, челюсть зубная вылетела, а ведь только в прошлом году я шесть тысяч заплатила, чтобы зубы ей сделать. Ксюху ради этого в санаторий не отправила. А девочке надо хорошо питаться, отдыхать…

На последнем витке ее нытья Вера Семеновна вдруг стерла с лица идиотское выражение, вполне трезво на меня посмотрела и четко сказала:

— Не верь ей, девочка. Она все врет.

Я заглянула в ее бесцветные глаза и поверила. Как-то сразу и безоговорочно. Нинка тут же отчего-то испугалась и громко сказала:

— Что вру? Что ты потеряла деньги или что мне Ксюху кормить нечем?

— Все врешь, — настаивала мать.

Они стала ожесточенно ругаться. Вернее, на голову несчастной Веры Семеновны полились страшные оскорбления из уст дочери, но мать вновь нацепила спасительную улыбку идиота и только качала головой.

В следующее мгновение я сделала то, чему впоследствии не могла найти объяснения. Я встала, сделала пару шагов, благо кухня в этой большой квартире почему-то была маленькая, и резко рванула на себя дверцу холодильника. На полках теснились баночки йогурта, батон сырокопченой колбасы, вскрытая упаковка малосольной семги. На керамическом блюде небрежно лежала нарезка копченого мяса, а между гроздьями винограда и персиками (зимой!) скромно выглядывали два пластиковых судочка с черной и красной икрой.

Этот маневр я проделала столь молниеносно, что хмельная Нинка даже не успела понять, куда я рванула. Но увидав открытую дверцу холодильника, сразу сказала:

— Это все не мое! Я комнату сдаю одной девочке. Вот она это и ест. Да ты посмотри! Вон в прихожей сапоги стоят за двести долларов, да шуба висит каракулевая. Разве стала бы я ходить, как оборванка, если бы у меня такие шмотки были!

Я медленно закрыла холодильник и повернулась.

— А что ты оправдываешься, Фионова? — ухмыльнулась я. — Я, кажется, тебя ни о чем не спрашивала и ни в чем не уличала.

— Тань, это все не мое! — проныла она, пряча глаза.

— Все врет! — подала голос Вера Семеновна. — Сама шалава и дочь такую же вырастит.

— Ах, ты…! — задохнулась Нинка, и в голову матери полетела банка кофе.

Как я успела перехватить банку, до сих пор не знаю. Но поймав налету, поставила на стол и сказала:

— Значит так, Фионова. Если будешь пить дальше, закончишь как мать, если не хуже. Вера Семеновна, — повернулась я к женщине, — вы что-нибудь соображаете? — Та в ответ кивнула. — Сейчас вы пойдете спать, а утром вызовите скорую. У вас могут быть внутренние повреждения. Надо сделать рентген и ультразвук. И…

Договорить я не успела, так как послышался звук поворачиваемого ключа. Мгновение — и на пороге кухни появилась высокая девица, размалеванная, словно индеец, в коротком платье по самое некуда под песцовым полушубком. Окинув нас взглядом, она затрещала:

— Ой, Нин, извини, не смогла предупредить, что сегодня приду ночевать. Батарейка в телефоне сдохла. Теть Вер, опять нажрались? О, у тебя гости?

— Да, — ответила Нина. — Эльвира, познакомься, это моя подруга Таня. Тань, эта как раз моя квартиросъемщица, Эля.

— Очень приятно, — вежливо ответила я, собирая вату и зеленку в пакет.

— А чо на сухую сидите? Нинка, вытаскивай харч, есть хочу. Чего у тебя там есть.

— Есть у тебя, у меня ничего нет, — внимательно глядя на девицу, процедила сквозь зубы Нина.

— Да нет, спасибо, Эля, я уже ухожу, — отказалась я.

— А чо так. Посидели бы, потрендели о нашем девичьем.

Я улыбнулась, ничего не ответила и прошла в прихожую. Нинка выскочила за мной.

— Вот видишь, я не вру, — затараторила она шепотом. — А мать ты не слушай. Она когда пьяная, ересь несет. А стиралка мне от мужа вместе с квартирой досталась.

— Да ладно, Нин, мне-то что за дело? — удивилась я ее настойчивым оправданиям. — Только ты все же держи себя в руках, мать одна — какая бы ни была.

— Да если бы ты знала, как она мне все нервы истрепала!

Нинка уже приготовилась к очередной слезной исповеди, но я прервала ее.

— Нин, ты прости, у меня там Сашка один. Не дай Бог, проснется.

— Да-да, конечно, — заторопилась Нина. — Спасибо огромное, что пришла. А то я так перепугалась, не знала, что и делать.

Я влезла в сапоги, накинула дубленку и вышла за дверь. Нинка шла за мной до лифта.

— Тань, ты не выручишь меня до зарплаты? — Ключевая фраза была произнесена!

— Я бы с радостью, Нин, да только кошелек дома оставила, — сказала я чистую правду.

— Да? — огорчилась Нинка. — Ну, ладно, придется у Эльки опять перехватить. Я ей уже всю следующую квартплату должна. Она же моя школьная подруга. Приехала из Воркуты, в институте здесь учится. Платит копейки. Но как же я могу с друзей много брать? Это же не по-человечески, правда ведь? Люди должны помогать друг другу, а как же иначе жить? — и она заглянула мне в глаза.

У меня сжалось сердце. В лучистых глазах Нинки не было и тени лукавства. Я тут же отбросила все свои коварные подозрения. В конце концов, может действительно все эти роскошества принадлежат Эльвире, а девке кормить дочку нечем.

— Нин, у меня действительно нет денег, — сказала я. — Но вчера моя свекровь из деревни мясо привезла. Я тебе завтра в школу принесу пару килограмм. Суп сваришь, котлеты накрутишь, авось до получки протянешь.

— Да нет, что ты, Тань, спасибо, — стала отказываться Нинка. — Выкручусь как-нибудь. А скорую маме я обязательно вызову утром, ты не сомневайся. Ну, пока.

Я вошла в лифт, и пока не закрылись двери кабины, Нинка смотрела на меня тоскливым взглядом больной собаки.

Возвращаясь домой, я все никак не могла отделаться от чувства щемящей жалости к этой непонятной Фионовой. Вряд ли бы она сшибала лишнюю сотню у меня, если бы все, что я видела в холодильнике, было куплено на ее деньги. Да и роскошь в ее квартире соседствовала с вопиющей нищетой. Когда я зашла в ванну помыть руки, я приметила на полочке под треснувшим зеркалом множество тюбиков и баночек дорогущей косметики. На сушке висели пушистые ярко-желтые полотенца, предмет моего вожделения уже полгода. Но я не могла себе такие позволить. При этом вся плитка над ванной была отбита, а дырки в пластиковой занавеске аккуратно заклеены прозрачным скотчем. Под покосившейся полкой в прихожей действительно стояли дорогие сапоги и несколько пар ботинок, явно не с рынка. Наверное, это обувка Эли. Правда мне показалось, что размер ноги у высокой квартирантки Нины намного больше, но я могла и ошибаться.