Книга Аркан для букмекера, страница 61 – Александр Савельев

— Добровольно признаетесь или будете изгаляться над нами?

— В чем признаюсь, если не секрет?

— В убийстве.

— И кого же именно я порешил?

— Слышали, мужики? Оказывается, на нем не один труп.

— Могу я позвонить своему адвокату?

— Конечно, но не сейчас. Немного попозже. После того, как поведаете нам подробности своего преступления.

— Хочу поставить вас в известность, я — помощник депутата Государственной Думы. Машину вашу я увидел сразу же, когда она появилась у дома. Здесь у вас вышла небольшая промашка: приехали на задержание в служебной машине. Не подумайте ничего плохого. Все это я сообщаю вам исключительно из дружественных побуждений. А хотите вы того или нет, адвокат уже едет. Скоро будет на месте.

— Вы что же, выходит, ждали нашего приезда?

— Вроде того. Как бы вам это доступней объяснить… Иногда мне снятся вещие сны.

Оперативники переглянулись. О предстоящей поездке было известно лишь начальству.

После этого заявления пыл их несколько поостыл. Они поняли, что рассчитывать на быстрый успех, как предполагали, не приходится, но и бросать на полдороге столь соблазнительное дело не собирались. Перспектива встречи с адвокатом и тем более — с влиятельными покровителями задержанного муровцам не улыбалась, и они поспешно увезли Синебродова, зажав его на заднем сиденье «Волги» между двумя сыскарями.

Первые тридцать — сорок минут пути к месту предварительного заключения — самые памятные для арестанта независимо от того, происходит это впервые или бывало уже не раз. В этот момент все чувства обострены до предела, лихорадочно работает мозг, ничто не ускользает из поля зрения.

Обычно арестованных возят в закрытых машинах, но и оттуда они ухитряются углядеть кусочек воли. Что же тогда говорить о поездке в легковой машине? Это уже само по себе большая удача.

Как и предполагал Синебродов, его повезли в МУР. С набережной выехали на Бородинский мост, с трудом выбрались на Садовое кольцо и потащились в сторону Крымской площади. Машины двигались сплошным потоком, подолгу простаивая перед светофорами. Такая езда раздражала оперативников. Синебродова — наоборот.

Вечер только начинался. На улицах было полно народу. В этом шумном водовороте огромного города особенно остро ощущалась утрата свободы. Синебродов в эти минуты ни о чем конкретно не думал, не строил даже приблизительных схем поведения на допросах и в камере, просто смотрел за окно в каком-то сладостном оцепенении.

Впереди, на Крымском мосту, образовался плотный затор, машины двигались еле-еле. Шофер не выдержал, съехал с Садового кольца и, проехав вдоль ограды Парка Горького, развернулся возле метро «Октябрьская», решив ехать по Якиманской набережной.

У новой «Третьяковки» едва не сбили женщину, перебегавшую к гигантскому церетелиевскому монстру. Лишь на мгновение мелькнуло перекошенное страхом лицо.

Шофер не удержался, высунулся в окно и крикнул:

— Куда лезешь, дура! Жить надоело?

— Смазливая.

— Почем нынче такие?

— Кому как, а нам — работникам мусорного фронта — еще и приплатят.

Синебродову показалось знакомым лицо женщины. Откуда? Он никак не мог вспомнить. Что, впрочем, неудивительно. Видел он ее всего лишь второй раз в жизни. А первый — в казино несколько дней назад в компании с Жженым, не подозревая тогда, что встретит опять, но уже при других обстоятельствах: в качестве обвиняемого в убийстве ее мужа.

Да, это была Антонина Кривцова. За последнее время она стала замкнутой и неразговорчивой. Понимала, что не могла изменить ситуацию. Оставалось лишь ждать. А чего? Скорее всего преждевременной смерти. Лишь бы быстрее и чтоб не было больно…

После поездки в казино взаимоотношения сестер не изменились, остались прежними, телефонными, причем первой всегда звонила Антонина. Катерина ни разу больше не обмолвилась о Николае, не вспомнила об обидах, но неприязнь между сестрами больно ранила Антонину. Катерина, прежде такая домашняя и незащищенная, перестала тянуться к сестре за поддержкой и утешением.

Последний их доверительный разговор вызвал у Антонины щемящее чувство грусти, невольно напомнив детство — самое счастливое время жизни. Словно под действием таинственной силы ее потянуло увидеть их двор, дом, где они родились. Бывший Теплый переулок почти не изменился. Все такой же красавец Крымский мост. А вот Парк Горького теперь не узнать. Не узнать и все, что его окружает. Она зачастила на вернисаж, что появился напротив парка, бродила без всякой цели, глазела на картины, словно в окна, распахнутые в иное пространство. Брела по пустынным аллеям, мимо повергнутых идолов. Под ногами чуть слышно шуршала щебенка, из-за кустов таращились притаившиеся истуканы-уродцы. Здесь их было огромное множество. На выходе стояла бронзовая фигура без претензий и новаторских выкрутасов. Возле нее всегда крутились дети. За день фигура нагревалась от солнца и сохраняла тепло до позднего вечера. Дети трогали руки статуи, удивляясь, что они теплые. Антонина не удержалась, тоже потрогала и удивилась не меньше их. Глядя на жизнерадостных малышей, впервые пожалела, что у нее нет детей и уже никогда не будет.

Чем ближе она подходила к воротам, тем острее ощущала странное беспокойство, непохожее на то, когда человек вспоминает, выключил ли дома газ. Это беспокойство вызывали застывшие вдоль дорожки нелепые композиции в стиле модерн, безголовый болван, сидящий с рюмкой в руке, и трехметровый частокол ограды.

За воротами беспокойство постепенно спало и вскоре исчезло совсем. Сегодня эта дьявольская пытка оказалась особенно мучительной. Антонина чуть не бегом выскочила на набережную и едва не попала под колеса машины. Она обругала шофера, не догадываясь, что провидение являет ей вторично Синебродова-Филина.

В МУРе сразу же по завершении необходимых формальностей оперативники принялись за работу. В их распоряжении оставалось не так уж много времени — до утра, им требовалось получить нужные показания. Утром наверняка объявятся влиятельные покровители клиента, адвокат, начальство засуетится и не позволит поработать в полную силу.

Для интенсивного допроса имелся полный джентльменский набор: дубинки резиновые и мягкие, набитые песком, чулки, выдвижные ящики столов, удобные для крошения пальцев, электрические разрядники на яйца и все остальное, что сейчас на вооружении у пинкертонов. Следы побоев, увечья, которые оставались на теле подследственных, меньше всего волновали оперативников. Они их объясняли тем, что подозреваемый оказывал сопротивление при задержании. Не надо было сопротивляться и пытаться скрыться от справедливой длани закона. Сам виноват.

Допрос начал самый наглый, двухметровый верзила, с лицом официанта из пивного бара.

— Темнить с тобой не буду, — сказал он, подвигая Синебродову пачку «Мальборо». — Настроены мы решительно. Ты мужик битый, думаю, понимаешь, что это для тебя значит? Мордобой до потери пульса. Итог которого в лучшем случае — непоправимо подорванное здоровье, а то и инвалидность, если, конечно, тебе повезет с врачами-реаниматорами. Поэтому давай по-хорошему. Ты выкладываешь все, как было. Мы составляем протокол, и ты спокойно идешь в камеру спать на мягком матрасе.