Онлайн книга «Лук Будды»
|
– У меня нет столько, да и зачем мне велосипед. Лейтенант поскреб подбородок и выругался: – Седьмой, ети его мать! Тео не понял. – Вот! – тот брезгливо оттолкнул от себя руль, не забыв придержать другой верхнюю раму. – Куда я теперь с ним? Оказалось, командир их пехотного дивизиона приторговывал велосипедами. Полевые занятия он сворачивал пораньше, чтобы до обеда успеть к прилавку. Неявка в магазин офицерского состава расценивалась как уклонение от воинской службы. И ведь что удумал! Каждый месяц «новая модель»: то звоночек не слева, а справа, то ниппель на насосе поменяет. А ты выкладывай свои кровные! «Если моя жена на платье брошку нацепила, так у меня теперь новая жена, да?» Лейтенант растер плевок каблуком сапога, сел на велосипед, злобно крутанул педали. Цепь, сделав пол-оборота, соплей повисла на шестерне. Тео даже не улыбнулся. Он разучился улыбаться, как перестал чему-либо удивляться после того утра в доме приютившей его Нусрат. Она вышла во двор развесить белье и уронила таз: ее сын, не ночевавший дома, стоял перед воротами с черной повязкой на глазах. Он не плакал, шок притупил чувство боли. Это было предупреждение его отцу, иноверцу, а чтобы тот не сомневался в «чистоте» намерений, операцию произвел профессиональный хирург. («Больно?» «Нет». «А сейчас?» «Нет». «А если я…» «БОЛЬНО!»)Древняя Бактрия. Шалея от собственного изобилия, путаясь в языках и наречиях, крича и не слыша, гулял восточный базар. Потерявший правую руку афганец, лаская левой, как женское бедро, ствол своего трофейного «Калашникова», торговался до хрипоты; черный ассириец с неожиданно высоким бабьим голосом тыкал проходящим в глаза жирные пальцы в перстнях; турок в шлепанцах грозил кому-то кальяном, походившим на кривую саблю; о красотах Регистана и его нежных, как хурма, ценах пел красавец с бородой морковного цвета, выкрашенной соком лавзони; из чайханы долетали не то проклятья, не то ликования игроков в зернь. Посреди текущих нечистот и хрустящих под ногами арбузных корок христарадничали, бахвалились, ударяли по рукам. А недавно на этой площади по ложному доносу расстреляли купца таджика за связь с моджахедами. Дешево стоила смерть в этих краях, дешевле любого товара. Тео разглядывал золотую парчу, не слыша, что говорил ему торговец. («Больно?» – «Нет». – «А сейчас?» – «Нет». – «А если я…» – «БОЛЬНО!») «Сейчас» успело превратиться в прошлогодний снег, а к цели он мало продвинулся, и еще меньше – к разгадке. Но, может, все еще обойдется?Танкисты спасались от жары в тени чахлого дерева. Вокруг танка крутилась ребятня – раздавали стреляные гильзы. Какой-то оборвыш юркнул в открытый люк. Так, подумал заряжающий, белобрысый паренек, пошли глюки. В самом деле, через минуту оборвыш уже выменивал гильзы на сломанную саперную лопатку. А через полчаса колонна ушла дальше – без одного танка, взорвавшегося на первом же ухабе под улюлюканье мальчишек. В другой раз Тео видел, как боевики отбили машину с фуражом. Водителю повезло, он погиб сразу, а его напарнику надрезали в пояснице кожу и задрали вверх, как рубаху. Трудно поверить, но после этого он прошел больше километра. Обнаружившего его москвича-сверхсрочника, который насмотрелся всякого, два дня выворачивало наизнанку. (Но кто сказал, что человек скорпион?) Голда смутно помнила, что ей рассказывали об Иуде Маккавее, но великолепная минора, горящая в разграбленном храме, поразила ее воображение. И вот сегодня ей разрешат зажечь последнюю свечу! Из кухни вкусно пахло картофельными латками. Отчего мама такая грустная? Это все Иезавель. От нее одни неприятности. Отрублю-ка я ей голову, вот что… как этот, на «О», царской дочери Юдифи… или наоборот? Надо папу спросить. А пока Голда решила запустить волчок: выпадет «нан» – голова с плеч! Крутила и так и этак, но если не везет, так не везет. «На то и лихо, чтобы не лежать тихо». Мама знает, что говорит. Солнце в спину – как дуло автомата. Армейские грузовики спешили доставить свой скоропортящийся груз в цинковых ящиках к очередному самолету. По этим грузовикам Тео без труда определял направление: север. Газни – Ташкент. Он видел их концерт в полевом лазарете. Все, что ходило, ковыляло и ползало, выбралось на полянку. Эстраду обеспечили бронетранспортеры, поставленные кольцом на случай атаки боевиков. Лохматые парни запели: «Как прекрасен этот мир, посмотри!» – и у скуластого литовца потекли слезы из незрячих глаз. После каждого номера им кричали «еще!» и хлопали, если было чем. Иаков молча выслушал жену. Он заметил отбившегося ягненка и предупредил его гортанным криком. Чужак. Своих он метил, и держались они купно. – Я поговорю с ним, – сказал он угрюмо. – Ты плохо знаешь Велвла, он… – Я с ним поговорю, – повторил Иаков. Тема была исчерпана.Гиришк стоит на правом берегу Гельменда. В разрушенной крепости с сохранившимися барбетами для допотопных пушек и давно высохшим рвом были устроены советские казармы. В ангаре стояли боевые вертолеты. На стрельбище хлопали одиночные и автоматные. За чертой крепости высилась гробница Ахмед-шаха – восьмиугольник из фарфоровых плиток, золоченый свод, минареты. Обойдя его, Тео постучал в двухэтажный особняк из сырцового кирпича. Все комнаты были сданы, но предприимчивый хозяин мигом расчистил для него чулан. Сам Гассан с семьей ютился наверху, в клетушке, деря втридорога за постой с новой власти, а попутно приторговывая разбавленным вином и американскими зажигалками. Только жена знала о еще одной статье его дохода: он регулярно информировал партизан о своих постояльцах, двух советских офицерах. Тео, страдавший от лихорадки, лег рано, но вскоре проснулся от громких голосов. Кто-то прокрался мимо его чулана. Он набросил на плечи одеяло и вышел на лестницу. У перил, сжавшись в комок, сидел Гассан. Нисколько не смутившись, хозяин приложил палец к губам. Тео уже хотел уйти к себе, но что-то его остановило. – Вот и спи в обнимку со своими попами! В просвет между балясинами Тео увидел со спины мужчину в погонах подполковника, с заломом, от фуражки, темно-русых волос. Перед ним стояла недопитая бутылка. – Они не мои, Коля, – возразил ему майор. – И не о попах разговор. У меня в Боголюбове бабка вместе с другими деньги на мир собирала. Кто рублик, кто полтинничек. Одна старуха подходит к священнику: «Батюшка, а как наши денежки на оружию пустят?» – И что ей твой поп? – А он ей: «Выкинь эти мысли из головы. Ты на мир даешь, значит в твоем сердце мир. А ежели кто на зло наши средства обернет, то на тебе вины нет. Это уже другие деньги будут. Твои потом пахнут, а те кровью». Вот и весь сказ. – Ты солдатам своим тоже проповеди читаешь? – Коля говорил добродушно, но почему-то от его слов холодело между лопаток. – Солдат, между прочим, человек. Он не погонами, а головой думает. Как ты и я. И разговаривать он сначала языком начал, а уж потом перешел на автомат Калашникова. |