Книга Глаза Клеопатры, страница 87 – Наталья Миронова

— А такая разница, — наставительно проговорил он, — что ты опять столкнулась с Чечеткиным. Поздравляю. Это он стоял за «Капиталстроем».

— Как? — растерялась Нина. — Мы ходили, узнавали, нам сказали, что руководство компании за границей…

— Давай оставим эту тему, — предложил Никита. — Просто поверь мне на слово. Что там у тебя еще?

— Все, — просто ответила Нина. — Что бы я ни делала, какая-то сила все время отбрасывает меня назад. Копила деньги на машинку — напоролась на Зою Евгеньевну. Потом на Оленьку. Работу потеряла. Деньги опять же. Нашла новую — наткнулась на Чечеткина. В тюрьму попала. А теперь оказывается, и квартиры у меня нет из-за него. А Зоя Евгеньевна — его жена. Выходит, Чечеткин преследует меня всю дорогу. — Она повернулась к нему лицом, и Никита с болью встретил ее затравленный взгляд. — Яма, понимаешь? Я карабкаюсь наверх, всю жизнь карабкаюсь, а земля по стенкам осыпается, и я опять на дне. И еще, мне кажется, я могу принести тебе несчастье.

Тут по его лицу вновь расплылась та же дурацкая блаженная улыбка.

— То есть ты хочешь сказать… Это меня ты хочешь оградить от своей плохой кармы?

— Я так и сказала, — рассердилась Нина. — А ты начал на меня кричать.

Улыбка расплывалась все неудержимей.

— Знаешь, это самое трогательное признание в любви… Я и мечтать не мог… Смотри, я таки выговорил это страшное слово!

— Ты же говорил не о себе. — Нина тоже невольно улыбнулась.

— О себе тоже, — отмахнулся Никита. — В общем, так: если хочешь выбраться из ямы, надо, чтобы кто-то сверху руку протянул.

— А если этот «кто-то» провалится вместе со мной?

— Я не провалюсь, — безапелляционно заявил он. — Все, разговор окончен. Мы женимся, и я покупаю тебе мастерскую. Хочешь, куплю Дом моды Щеголькова?

Нина переполошилась не на шутку:

— Да ты с ума сошел! Ты хоть представляешь, сколько это стоит? Какие это расходы?

— Ну и что? — В его светло-карих глазах горел золотой огонек озорства и азарта. — Если Чечеткин мог их нести, значит, и я смогу.

— Ты же сам говорил, для Чечеткина это была «прачечная». Ты что, тоже собираешься отмывать левые доходы?

Такое предположение обидело Никиту.

— Я давно уже работаю «вбелую». У меня левых доходов нет.

— А разориться не боишься? — спросила Нина.

— Нет, не боюсь. — Он вскочил и возбужденно зашагал по комнате. — Во-первых, у тебя все получится. Я уже видел, как ты работаешь. Помнишь, ты мне рассказывала про стиль кэжьюэл? Про женщин, которым некогда переодеваться? Это отличная идея. Я готов ее финансировать.

— Это очень затратное производство, — стояла на своем Нина.

Никита сел и ласково обнял ее.

— Ну, допустим. У меня будут большие расходы. А что из этого следует? Что у меня уменьшатся доходы.

— И что же тут хорошего? — растерялась она.

Он шутливо чмокнул ее в нос.

— А то, что у меня уменьшится налоговая база, — нараспев, как с маленькой, заговорил Никита. — Чем меньше доходов, тем меньше налогов. Главное, соблюсти пропорцию.

— Ну а если мы не сумеем соблюсти пропорцию? Если выйдем из бюджета? — продолжала хмуриться Нина.

— Ты меня за кого принимаешь? — возмутился Никита. — За дешевку? Я богатый человек! Моя фамилия есть в списке «Форбс»! Просто — я уже тысячу раз говорил! — я не свечусь, как некоторые, по Куршевелям не езжу, футбольных команд не покупаю, довольствуюсь пятнадцатиметровой яхтой вместо авианосца. Но я все это могу себе позволить, не то что какое-то паршивое ателье!

— Почему это оно паршивое? — Нина тоже решила обидеться. — Ты хоть знаешь, скольким людям это ателье работу дает?! Только я никогда ничем не руководила, — добавила она упавшим голосом. — Вдруг у меня не получится?

— То есть в принципе ты согласна? — подытожил Никита.

— Ничего я не согласна! Тебе не кажется, что все это напоминает фильм «Красотка»?

Никиту такое сравнение ничуть не обескуражило.

— Ну и что? Я «Красотку» раза четыре смотрел и не стыжусь.

— А я, наверное, сорок четыре, — призналась Нина. — Включаю каждый раз, как ее по телевизору показывают. Но это все-таки голливудская сказка.

— И об этом авторы честно предупреждают зрителя на протяжении всего фильма. — Никита схватил ее за плечи. — У нас все будет хорошо. Будешь руководить не хуже Щеголькова. Да что там не хуже — лучше! Я дам тебе хорошего бухгалтера, и все дела. Данька электронику подключит…

— Никита, — строго одернула его Нина, — осади назад. Я еще ничего не решила. И вообще я предпочитаю обходиться без посторонней помощи.

— Чучхе, — напомнил Никита. — «Все сама, сама, сама». — Он привлек ее к себе. — Решайся. Я люблю тебя. Вот видишь, я сказал. Все будет хорошо. Все будет просто отлично.

— И все-таки мне страшно, — призналась Нина. — Помнишь, ты спрашивал про травмирующий опыт? — Никита торопливо кивнул. — У меня кое-что было. Только это не то, что ты думаешь.

— А что? — Он опять усадил ее. — Что это было? Расскажи мне.

— Тебе это покажется глупым…

— Нет, не покажется. — Никита решительно сжал ее пальцы. — Рассказывай.

— Это случилось, когда мне было семь лет, — начала Нина. — Я пошла в первый класс и подружилась с Тамарой. Это было хорошее время: моя мама еще сама ходила. Сама шила. Это потом у меня ни минуты не стало свободной, а в первом классе… Короче, как-то раз после школы мы прибежали домой к Тамаре, уж не помню зачем. Она живет на бульваре в большом сталинском доме со статуями. Его часто в кино показывают как примету эпохи. Ну, Тамарину маму ты знаешь.

Напряженно слушавший Никита кивком подтвердил, что знает.

— Она очень властная, деспотичная женщина. Правда, ко мне она всегда относилась по-доброму, — продолжала Нина. — Но в тот день… Мы ворвались в квартиру такие веселые… А она говорила по телефону и совершенно нас не замечала. Меня поразило, что она плачет. Она говорила по телефону, и у нее слезы катились по щекам. Она смотрела прямо на меня и не видела. Говорила кому-то в трубку: «Он опять ушел». Я сразу поняла, что она говорит о Тамарином отце. Он несколько раз уходил из дома — это я уже потом узнала — и возвращался, но в конце концов ушел совсем. А тогда я впервые увидела, как она плачет и переживает. Как видишь, я этот случай помню до сих пор. Я стояла, смотрела, как она плачет, и… Знаю, это звучит смешно, но я дала себе нечто вроде клятвы. Сказала себе, что меня никто и никогда не заставит вот так плакать.

— То есть ты дала обет безбрачия? — криво усмехнулся Никита.

Она сразу замкнулась, выставила колючки.

— Я так и знала, что ты не поймешь.

— Ошибаешься, я все прекрасно понимаю. Даже не буду говорить, что она — Тамарина мама — сама во всем виновата. В таких случаях всегда виноваты двое. Мой отец тоже ушел из семьи, и я тебе уже рассказывал, как это отразилось на моей матери. Но бабушка уверяла, что я на него совершенно не похож. Нина, послушай, — заговорил он горячо, — я ни за что на свете не причиню тебе боль. Я скорее готов сам пострадать. Я понимаю, тебе страшно, но ничего, это пройдет. Ты привыкнешь. Пора тебе выбираться из своей ямы. А в коммуналку ты все равно больше не вернешься. Я ее расселю.