Онлайн книга «Хэппи энд»
|
– Ты его не обижай! Валентина могла дать мальчикам тарелки, в которых лежало бы разное, в пользу своего сына, разумеется. И Сережа обязательно бы заметил. И почувствовал себя непривычно. – Не говори ерунды, – отозвалась Валентина из-за двери. Татьяна осталась одна. Теперь можно заплакать. Но что это даст? Как говорит Сережа, «какого смысла»? Татьяна позвонила в «Скорую». Отозвались довольно быстро. У дежурной был плоский жестяной голос. Татьяна назвала причину вызова, адрес и свое имя. – Вы та самая Татьяна Соколова? – удивилась дежурная, и ее голос перестал быть жестяным. – Та самая, – подтвердила Татьяна. – Сейчас приедем, – пообещала дежурная. – Ждите. Вестибюль больницы оказался просторным, с мраморными полами, высокими потолками. Похоже, больницу строили в прошлом веке. Сейчас так не строят. Современное строительство – минимум затрат. Одновременно с Татьяной в вестибюль ввезли на железной коляске подломанного бродягу. Он где-то упал и сломал ключицу. Бродяга был в грязной куртке, с волосами, слипшимися от грязи, и казалось, что по его лицу ползут вши. На Татьяне тоже была довольно грязная куртка – дачная рабочая одежда. Она убирала в ней территорию и жгла костер. На первый поверхностный взгляд они с бродяжкой не особенно отличались друг от друга. Этакая опустившаяся парочка. У бродяги была хрустальная мечта: остаться в больнице хотя бы на неделю, поспать на простынях, поесть по утрам горячую кашку. У Татьяны была противоположная мечта: наложить гипс и уехать из больницы как можно быстрее, в эту же ночь. Вышла женщина-врач – сонная и раздраженная. – Поспать не дают, – с легкой ненавистью сообщила она. – Везите на рентген… Последние слова относились к медсестре. Рентгеновский кабинет оказался закрыт. В него долго стучали, как в амбар, поскольку дверь была обита железом. Но так и не достучались. Кто-то куда-то ушел. Пришлось ехать в другой рентгеновский кабинет, в конец длинного коридора. Медсестра везла Татьяну, глядя перед собой светло-голубыми прозрачными глазами. Медсестра обладала внешностью фотомодели, но почему-то работала в травматологии. Имела место явная несправедливость, и Татьяна чувствовала себя виноватой. Врач стала делать рентген. Уложила ногу. Татьяна чувствовала себя виноватой перед врачом за то, что не дала ей спать. Она была виновата во всем, и выражение лица у нее сформировалось зависимое, как у нищенки. Врач сделала снимок, увидела перелом, и смещение, и разрыв связки, и все, что нужно. Вернее, не нужно, но было. Врач стояла и раздумывала: смещение не особенно большое – и так срастется. В крайнем случае будет хромать. – Сколько вам лет? – спросила врач. – Пятьдесят, – ответила Татьяна. Средняя продолжительность жизни – семьдесят пять лет. Значит, еще двадцать пять лет. – Ваша профессия? – спросила врач. – Актриса. «Так… – подумала врач. – Актеры – народ эмоциональный. Лучше не связываться. Бабка из деревни – другое дело: уедет себе и будет там хромать покорно». Врач решила отодвинуть себя от греха подальше, оставить Татьяну в больнице. Она села и стала писать историю болезни. Татьяна достала деньги. У нее были только крупные купюры. Сдачи ведь не попросишь. Она протянула сонной и злобной врачихе убедительную хрустящую бумажку. Врачиха тут же проснулась и с удивлением посмотрела на денежный знак. – Зачем? – удивилась она человеческим голосом. – Иначе не заживет, – объяснила Татьяна. Врачиха смотрела и моргала. Стеснялась. Боролась с искушением. – Берите… – подбодрила Татьяна. – Спасибо, – растерянно проговорила врач. – Как много… Татьяна вздохнула и снова почувствовала себя виноватой за свое государство, которое держит врачей в нищете. Государство хамит и не стесняется. Татьяна успела заметить за свои пятьдесят лет, что государству стыдно не бывает. Оно потопит на теплоходе, завалит в шахте и не покраснеет. Не извинится. А даже если извинится, что изменится? – Сейчас вас положат в бокс, – сказала врач. – А завтра переведут в отделение. Татьяна проснулась рано, непонятно во сколько. За окном колыхалась серо-фиолетовая мгла. Окно было разбито, заделано фанерой. Оттуда тянуло холодом. Татьяна надела лыжную шапку. Она лежала на простынях под одеялом – в куртке, лыжных штанах, а теперь еще и в шапке. В чем приехала, в том и легла. В боксе стояли еще две кровати. На них спали еще две подломанные женщины. Татьяна заплакала – первый раз, через шесть часов после случившегося. Должно быть, в первые минуты природа отключает блок паники. А через шесть часов включает, чтобы человек все осознал и включился в борьбу. Нога болела умеренно. Татьяна плакала не от боли, а от чего-то другого. Скорее всего от несправедливости со стороны судьбы. Мало того, что ушла молодость, яркость и любовь. Мало того, что впереди трагедия старости. Так еще и нога, резкое ухудшение качества жизни и неопределенное будущее. За какие грехи? Грехи, конечно, были… Но другие грешат серьезнее и ничего за это не платят. Татьяна лежала на спине. Слезы шли к ушам. И так продолжалось долго, до тех пор, пока в палату не вошла пожилая женщина-врач. Скорее всего она давно уже была на пенсии и подрабатывала на полставки. Врач подошла к кровати, крайней от двери. На кровати лежала старуха с несросшимся переломом. Два месяца назад она сломала ногу с сильным смещением. Врачи не совместили отломки (наверное, тоже хотели спать), просто взяли ногу в гипс и отпустили домой. А после снятия гипса выяснилось, что отломки не срослись и стопа не работала. – Как же так? – громко возмутилась врач. – А я знаю? – спокойно удивилась старуха. – Где вам накладывали гипс? – В Градской. – Вот туда и идите, – сказала врач. – Они напортачат, а мы исправляй… Старуха пожала плечом. Она ела яблочко, аккуратно откусывала, а врачебные разборки ее не интересовали. Дежурный врач подошла к другой кровати. На ней лежала нестарая, но очень полная женщина с переломом шейки бедра. – У вас вколоченный перелом, – сообщила врач. Женщина решила сесть и стала приподниматься. – А!.. – в ужасе вскрикнула врач. – Не двигайтесь! Вам нельзя шевелиться! Женщина стала обратно опускаться на подушки. – А!.. – опять вскрикнула врач. – Что вы делаете… Ей нельзя было ни опускаться, ни подниматься. Нельзя ничего. Врач присела на край кровати и осторожно стала спрашивать: есть ли близкие? Знает ли она, что такое пролежни? Их надо сушить кварцевой лампой. Женщина ответила, что близких нет, что живет она одна в однокомнатной квартире. Значит, кварцевой лампы не будет. |