Книга Решальщики. Книга 1. Перезагрузка, страница 28 – Андрей Константинов

«Вот они, старые базы. Никаких Штейнеров уже давно и в помине нет, — автоматически среагировал на поведанное Петрухин. — А сколько там еще подобных несоответствий?.. М-да, вот чем хороша была служба в милиции? Да тем, что в твоем распоряжении всегда имелась исключительно актуальная, регулярно обновляемая официальная информация!»

— Ясно. А за какой срок вы взяли с постояльца деньги?

— Ну я-то хотел за три месяца сразу, но он сказал, что извини, мол, отец, сейчас с деньгами напряженка. За два месяца сойдемся? Ладно, говорю, Сашок, давай…

— А фамилия у этого Сашка есть?

Хозяин посмотрел на Дмитрия с легким сожалением, словно бы на идиота, и совершенно резонно ответил:

— Есть, конечно… Не бывает человек без фамилии.

— И какая же?

— Э-э… забыл я, — развел руками Смирнов и изобразил на лице столь искренне-виноватую улыбку, что сразу сделалось понятно: не врет, Анатолий Степанович, и в самом деле — не в курсе.

— Ну как же так, Анатоль Степаныч? Вы в паспорт-то к нему хоть заглядывали? Может, хотя бы отчество? Год рождения?

— Заглядывать-то заглядывал. Показывал он мне паспорт. Да вот забыл я… Память уже худая… Это всё она, проклятая, — Степанов сердито покосился на бутылку, а затем абсолютно нелогично плеснул себе еще. — Ну, давай за память!

— А много вещей было у вашего постояльца? — нетерпеливо спросил Петрухин, пропуская тост.

— Какое там! Одна сумка. Большая, правда. С ремнем, чтобы на плече носить.

— А как он одет был?

— Да как все сейчас: куртка черная кожаная, шапочка вязаная, тоже черная. Штаны. Джинсы. Синие вроде.

— А длинное черное пальто у него было?

— Не. Не было… Вернее, он его потом уже купил. Вот как раз в тот день, как съезжал, да — был в пальто. Выходил утром из дома — ко мне заглянул: как, говорит, моя обновка? Не морщит? Нормально сидит? А чего ж, говорю? Нормально… Он и ушел.

— Понятно, пальтецо у Саши не топорщилось… — вслух задумался Петрухин. — Ну а вообще: что за человек этот Саша? Откуда объявился?

— Приезжий. С Вологды… Сказал, что хочет в Питере работу найти.

— Нашел?

— Вроде бы.

— А какую именно? О чем вы вообще с ним говорили? Может, сиживали вместе вечерами? Как мы сейчас?

— Дык о чем говорили? Да он из молчунов, особо с ним не поговоришь: здрасте — до свиданья. Выпивать тоже не выпивали. Я его и с запахом-то не припомню. Некурящий. Резинку жевал все время. А чего в ней хорошего?

— То есть, чем конкретно он здесь занимался, вы тоже сказать не можете?

— Хрен его знает, чем он занимался. Уйдет из дому часов в десять или в двенадцать — и нет его весь день… А вообще — я в чужую жизнь нос не сую… Если бы, конечно, под это дело — оно еще куда ни шло. А так…

— Экий вы, Анатолий Степаныч, нелюбопытный человек, — вздохнул Петрухин. — А с деньгами, значит, у него было не особо?

— Сперва не особо. А потом, я ж говорю, заработок он, похоже, нашел… Бутылку заморскую, дорогую на День космонавтики подогнал… Пальто вот, получается, купил… Мобилу…

— А ты имеешь какое-то отношение к космосу?

— Дима, да ты чё! Откуда? Я же тебе говорил: всю сознательную жисть на верфях! Морской щит державы ковали! Вот и доковались, мля… Но за Юру, за Гагарина, я в этот день завсегда поднимаю… Вам-то, молодым, этого не понять. Но для нашего поколения Гагарин — это святое!

— Понятно, — нетерпеливо соглашаясь, кивнул давно разменявший четвертый десяток, а потому лишь с натяжкой подпадающий под категорию «молодых» Петрухин. — Так, еще раз: когда, говорите, у Саши деньги-то появились?

— С месяц назад.

— Ясно. Гостей у него не бывало?

— Нет. Чего нет, того нет.

— Ясно. Телефоном пользовался?

— Бывало — звонил. Но редко.

— А межгородом пользовался?

— Вроде как несколько раз родне звонил… Да, точно, звонил! Он еще, когда съезжал, отдельно деньги оставил. За переговоры. Но там — по мелочи, рублей сто. Или сто пятьдесят. Не помню уже.

— Вот, кстати: а 24 числа, когда Саша съезжал от вас, — он не говорил, куда? Почему уезжает?

— Сказал, что домой поедет. Вроде как не приглянулось ему у нас… Я спрашиваю: что же, мол, мне деньги тебе за неделю недожитую вернуть? Нет, говорит, не надо, невелики деньги-то… Ладно, — Анатолий Степанович пьяно икнул и взялся за бутылку, — чего мы всё Сашок да Сашок? Съехал, да и хрен с ним. Давай лучше за баб выпьем? Святое дело!

— Согласен. Святое… Наливай. Только, чур, мне половинку!

— А тут и осталось-то — фига да ни фига! Э-эх, а я ведь говорил тебе, Димас! Надо было сразу две брать!..

* * *

Сорок минут спустя слегка захмелевший Петрухин внимал отнюдь не музыкальному храпу хозяина берлоги и через окно наблюдал за тем, как под рекламным щитом остановилась «фронтера», из салона которой выбрались Купцов и Сема Малинин. Оставив Колю-Ваню сторожить дорогое авто, они направились в сторону второго корпуса, не обращая внимания на коллегу, корчившего им с высоты шестого этажа смешные рожи. Еще через пару минут раздался протяжный властный звонок (вот она, дурная милицейская привычка!), и Дмитрий, опередив выглянувшую с кухни недовольную женщину с чайником в руках, собственноручно, по-хозяйски щелкнул замками, открывая входную дверь…

— …Оппаньки! — удивился Купцов и тут же принюхался. После чего удивился еще больше. — Амбре! Я не понял? Ты чем тут занимаешься?

— Спокойствие, только спокойствие! Пока ты там, в кулуарах, со старыми корешами вращался, опер Сашину берлогу нарыл… Здорово, Семен! Извини, что сдернул. Опосля дежурства, да еще и в воскресенье.

— Да ладно, — отмахнулся Малинин. — Халтура выходных не признает. Ну что тут у вас? Показывай. А то у меня времени не так много — вечером еще своих на дачу везти.

— Понял. Братва, айда за мной!

Миновав длинным коммунальным коридором комнату, в которой они общались со Смирновым, Дмитрий толкнул дверь следующей. Той самой! Которую они с Купцовым так звероподобно вычисляли.

Угол, который Анатолий Степанович сдавал Саше Трубникову, оказался несколько больше берлоги, в которой обитал хозяин. Но вот обставлен он был столь же бедно: шкаф, диван, старый круглый стол с настольной лампой, три стула и черно-белый телевизор на тумбочке в углу. Комнатушка производила впечатление нежилой, запущенной. В пыльных шторах ее пряталось одиночество.

Малинин потеснил партнеров, вошел первым и профессионально осмотрелся:

— Уборочку после жильца, говоришь, не проводили?

— Так точно, ваше благородие.

— Прекрасно. Тады начнем, помолясь.