
Онлайн книга «Решальщики. Книга 2. Раскрутка»
Дочитав до конца, Купцов отложил листок и покачал головой: — Да-а… такой штуковине место в Оружейной палате. В ответ Петр Николаевич сердито сверкнул глазами: — Такой ШТУКОВИНЕ место у нас дома, на Пестеля! Где она и хранилась более двухсот лет. — Пардон, — буркнул Леонид. — То есть у вас украли эту саблю? — уточнил Петрухин, для порядку расставляя точки над «ё». — Какое там «украли»? — досадливо махнул рукой Петр Николаевич. — Хуже. — Ограбили? — Еще хуже… Сестрица моя сама прямо в руки подонку сабельку отдала. — Петя! — А что — «Петя»?! Что — «Петя»? Ты, конечно, меня извини, сестрица, но такой дурости я от тебя не ожидал. Считаешь, что я неправ? — Да, Петр, ты категорически и катастрофически не прав. И позволь я сама расскажу о нашей проблеме. «Эксперт» неопределенно пожал плечами и снова взялся за ирландский напиток. — Я не понимаю, почему мы говорим о сабле, — получив право голоса, с тихой горечью заговорила Анна Николаевна. — То есть я не понимаю, почему мы говорим только о сабле, забывая, что пропал еще и человек. Как будто сабля… Ради бога молчи, Петр! Я умоляю тебя — молчи! Дай мне рассказать, что на самом-то деле произошло. Господи! Почему же зашоренные вы все такие! Подозревающие всех подряд! Так нельзя жить!.. Да, да, Петя… я, конечно, отвлеклась… прошу прощения. Я соберусь сейчас и все расскажу… про Андрея… и про саблю, будь она неладна… В общем, это случилось в прошлую… Нет, не так, это как раз не главное!.. Главное, что в тот день шел дождь. С самого утра шел дождь, и мои девчонки заныли: ну что это такое? Как дело к выходным — дождь, дождь… Флешбэк Я не услышала, как он вошел. Это очень странно, но я не услышала, как он вошел… У нас над входной дверью висит колокольчик, и не услышать, как входит человек, нельзя. Но я — вот честное слово! — не услышала. А услышала только: «Добрый вечер». Я услышала голос, вздрогнула и уронила чашку… и увидела ЕГО! Чашка еще не успела долететь до пола. Она, кажется, еще падала, выплескивая черную горячую волну… А я уже встретилась глазами с Андреем. Чашка разлетелась на триста осколков, а кофе забрызгал низ портьеры… Знаете, я теперь каждый день смотрю на след этого черного взрыва и вспоминаю, как он вошел и сказал: — Добрый вечер… Ах, беда какая! Я, кажется, вас напугал? Простите, я совсем не хотел… Я что-то ответила, но сейчас мне не вспомнить, что именно. Наверное, сказала какую-нибудь банальность… Или не банальность. Не помню, не помню… Помню только, что он улыбнулся, подошел и сказал: — Простите меня… я искуплю. Честное пионерское… И подал мне руку, помогая слезть с подоконника. Рука у него была крепкая, сухая и прохладная… сильная мужская рука. Я опустила ногу на пол, и триста горячих осколков обожгли мне ступню — я же босая сидела на окне… Наверное, мне было тогда больно. Наверное… но я ничего не сказала. А он сам догадался. Он догадался, понял и подхватил меня. Очень ловко меня подхватил и перенес через дымящуюся кофейно-фарфоровую лаву. И аккуратно поставил на пол. Кафель пола показался мне холодным. Я бы даже сказала: ледяным. Меня как будто обожгло холодом… Я стояла и смотрела в его глаза. А он улыбнулся и сказал: — Простите мне некоторую вольность, но я не мог допустить, чтобы вы порезали ноги. А еще — мне очень жаль, что я испортил вам кофейную церемонию. — А хотите я сварю еще? И себе, и вам? Или, может быть, чай? Нет, лучше кофе. У нас есть замечательный кофе. Из Швеции. — Хочу… Вот так просто, безо всяких шаблонных банальностей: «Хочу». А потом вдруг добавил. Легко и непринужденно: — Вы тоже любите Бродского? — Увы, да. — А почему «увы»? Он улыбнулся мне. Такой, знаете, очень тонкой и вместе с тем какой-то бесконечно грустной улыбкой: — В наши дни любить Бродского — признак старомодности. И излишней, как считают люди недалекие, манерности. — Как это правильно вы сейчас подметили! Знаете, а вот я совсем не стыжусь казаться старомодной. — Подобная смелость красит вас еще больше. Хотя… казалось бы… Куда уж боле?.. И вот, когда он это сказал, я подумала: а вдруг? А вдруг это Судьба? Знаю! Знаю, что звучит банально, театрально, избито… но именно так я в тот момент чувствовала. И ведь я оказалась права! Оказалось: это ОН!.. — Дура! — не выдержав, возбужденно выкрикнул Петр Николаевич. — Господи, ну какая же дура! Пришел альфонс… дрянь, сволочь, уголовник… подержал за сиську — и все, сомлела дура… Разорила… разорила! — Петр! — Да ладно… не надо только корчить тут из себя, сестрица! «Ах, дождь! Ах, июль! Ах, я натура утонченная… ой-ой-ой!..» А пришел кобель, прихватил за клитор — и все! Крыша поехала. — Петр!.. — отчаянно вскликнула Анна Николаевна. Она порывалась что-то сказать, но так и не смогла. Просто вскочила и выбежала из кабинета. — Да ладно, — ничуть не смущаясь, отмахнулся «эксперт» и сделал очередной по счету глоток виски. Партнеры и Брюнет удивленно переглянулись. Затем Виктор Альбертович поднялся и молча вышел вслед за Анной Николаевной. Проводив его ироничным взглядом, Московцев закурил, взмахнул, разгоняя дым, рукой и сказал: — Ну погорячился… ну, может быть, несколько неправ. Но поймите: отдать фамильную ценность! Бред! Кому рассказать — не поверят. — А что все-таки там произошло? — спросил заинтригованный Петрухин. — Да уж произошло… Хм… Нет, Нюшка — она баба-то в общем неплохая, но, как вы уже, наверное, успели заметить, с тараканами. — Ага, — простодушно подтвердил Дмитрий. — Нет, — деликатно открестился Купцов. — Потому и в жизни у нее всё идет через известное место. И в целом, и в личной в частности. Правда, разок замужем она все-таки побывала. За одним… — здесь Петр Николаевич скривился, — пиитом доморощенным. А пиит сей пил и бил ее… М-да… Вот с той поры у Нюшки образовалась эдакая идея фикс. Что когда-нибудь в ее жизни появится НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА. Понимаете? — Пожалуй, да, — ответил Купцов, а Петрухин просто нетерпеливо кивнул, ожидая продолжения. — Вот он, блин, и появился. Из дождя и июля. Наплел дурехе с три короба. Про Бродского. А она, Нюшка-то, от Бродского кипятком писает. И ведь как будто знал, гондон, на чем ее подловить можно! И конечно, подловил. Пригласил в кафе, потом повел гулять по набережным. В сумерках… под дождем. Вы понимаете? |