Книга Письма любви, страница 30 – Мария Нуровская

Я ощутила это каким-то внутренним чувством. Таких нечетких сигналов, исходящих от него, было немного.

— Ну и что? — спросил он.

— Ты должен мне помочь.

Возникла тишина, а потом он сказал серьезным голосом:

— Может быть, ты все-таки родишь?..

— Перестань шутить! — выкрикнула я, не думая, что он так далеко зайдет.

— Из-за своего гоя?

Мы оба испугались этого слова: так говорили евреи о неевреях. Полковник раскрылся — и тут же проиграл. Он уже не мог вновь надеть свою маску. Я вырвала ее из его рук. Изменилось выражение его глаз, он сразу стал выглядеть в моих глазах побежденным. Как всегда, все произошло без слов. Мы были в этой квартире, где он столько раз меня унижал, но сейчас не отважился бы до меня дотронуться. Сказал, что мне позвонит женщина и договорится о встрече. Так и произошло.

Когда я поднялась на лестничную клетку, то сразу увидела его. Он стоял в пролете и курил.

— Я хотела бы пойти одна.

— Не ставь мне условий, — грубо ответил он, взяв меня под руку.

Мы вошли в квартиру без таблички на дверях. Пожилая женщина попросила снять пальто и минуту подождать. Мы сидели рядом на лавке у стены, напротив было зеркало. Один раз я поймала его взгляд. Глубокий и теплый. Он ничего не говорил, но я знаю, о чем хотел меня попросить.

Прошло еще какое-то время. Я начала беспокоиться, что не смогу объяснить дома, где задержалась. Наконец двери открылись, и женщина пригласила меня войти. Я увидела кресло, и мне стало не по себе от страха. Врач, невысокий, лысый мужчина, обследовав меня, сказал:

— Может, стоит пригласить мужа?

— Нет необходимости, — возразила я.

— Однако нам нужно побеседовать.

Он открыл дверь в прихожую, а я, соскочив с кресла, поспешно оправила юбку.

— Четвертый месяц, — сообщил врач, — слишком поздно.

— Не может быть. — Я чувствовала, как во мне все оборвалось. — Ведь два месяца назад у меня были месячные…

— Дорогая пани, в жизни все возможно, — ответил врач.

Он не хотел делать аборт. Мы молча вышли из этой квартиры. На лестнице я произнесла:

— Если ты мне не устроишь аборт, я покончу с собой.

Он нервно рассмеялся:

— Настолько его любишь или так ненавидишь меня?

— Я готова на все.

— Знаю.

— Нужно сделать все быстро.

— Я знаю.

В этот раз я должна была уехать на несколько дней. Это оказалось непросто, потому что раньше я никогда не покидала своих. Пришлось выдумывать причину. Я сказала, что хочу попробовать переводы с французского. Когда-то я упоминала об этом в наших разговорах.

— Поезжай в Нинково, — предложил ты.

— Нет, я уже нашла пансионат.

— Может, мы приедем к тебе с Михалом?

— Меня не будет всего неделю.

Но я прощалась с вами, как будто уезжала навсегда, ведь все могло случиться. Состояние внутреннего беспокойства усиливало закравшееся сомнение, действительно ли я хочу убить ребенка. Может быть, он наш с тобой, ведь в глубине души мы оба его желали. Если бы эта беременность наступила не по вине моего мучителя, я была бы счастлива. Но надо было принимать решение, коль я уж носила ребенка в утробе.

Я выбрала день, когда у тебя было дежурство и ты не мог проводить меня на вокзал. По приезде сразу позвонила с почты. Он ждал меня снаружи, пока я разговаривала с тобой. Я была расстроена. Этот разговор мог оказаться последним, врач меня очень пугал…

— Кристина, почему у тебя такой голос? — спросил ты.

— Я первый раз уехала от тебя одна…

— Ну, как маленькая девочка, — со смехом произнес ты.

Мы сказали друг другу «до свидания», но, прежде чем положить трубку, я произнесла:

— Я люблю тебя.

— Я тебя тоже, — услышала я в ответ.

Я ощутила такую боль и такой стыд, что меня согнуло пополам. Выходя с почты, я держалась за живот. Облокотившись о машину, он курил.

— Что случилось? — спросил он, обеспокоенный моим видом.

— Ничего, — ответила я с ненавистью.

Мы занимали одну комнату, в которой была двухспальная кровать. Лежали рядом молча. Я знала, он не спит. Полковник пару раз выходил курить, я слышала щелчки зажигалки. Утром он отвез меня в больницу. Это был военный госпиталь в маленьком уездном городке.

Когда я собиралась уже уйти с медсестрой, он остановил меня за руку и сказал:

— Я полюбил тебя с первого взгляда.

Я не хотела отвечать, но вдруг услышала свой голос:

— Если умру, то желаю, чтобы тебя мучили угрызения совести до конца жизни.

Прямо на глазах он изменился в лице.

— Ты не помнишь меня в гетто?

— Нет, — холодно ответила я.

На меня его слова не произвели никакого впечатления. Я была полностью поглощена собственной проблемой. Страх перед абортом затмевал все прочие эмоции.

— «Еврейский ангел смерти со светлыми волосами…»

Я ударила его по лицу. Для меня это было уже слишком. Моя жизнь сразу показалась каким-то неправдоподобным фарсом. А ведь я имела право жить как человек, хотя бы за свое терпение. Я всегда стремилась выжить, а теперь должна была идти на риск. Другого выхода у меня не было.

Когда я ударила его, на нас стали оглядываться. В глазах стоявшей рядом сестры появилось любопытство. Несмотря ни на что, он притянул меня к себе.

— Я умоляю тебя, — проговорил он в мои волосы, — роди мне этого ребенка…

Я вырвалась от него и побежала в глубь коридора. Меня душили слезы…

Потом было нечто жуткое и бесчеловечное. Свет лампы бил в глаза. Я лежала на столе голая, руки прилеплены пластырем, иглы капельниц в венах. Создавалось впечатление, что я — распятый Иисус Христос, и это казалось еще большим кощунством. Мне приказали считать.

— Раз, два, три… — Я чувствовала, как деревенеет язык.

Погружаясь в искусственный сон, я видела перед собой не твое лицо, а его. Перекошенное от боли. Темные глаза полны слез. Когда проснулась, оно опять возникло передо мной. С тем же выражением, которое я запомнила, засыпая. Мы смотрели друг на друга без слов.

С трудом я разлепила губы и выговорила:

— Иди отсюда.

Он сразу вышел.

Моя недельная отлучка затянулась. Я звонила тебе и рассказывала, как отлично идет перевод.

— Уже семь листов, — врала я, стараясь овладеть своим голосом. Ведь ты, как врач, мог заподозрить что-то неладное.