Книга Признания новобрачного, страница 75 – Ванесса Келли

— Как ты поступил, не найдя ответов в Лидсе?

— В Йоркшире меня никто не ждал, так что я отправился в Лондон.

Гриффин говорил уклончиво, но прежде чем Джастин успела уточнить, он продолжил:

— К тому моменту как я добрался до города, у меня в кармане осталось только несколько шиллингов. Через месяц после прибытия я едва не умер с голоду.

— О Гриффин, как тебе было тяжело…

Он недобро прищурился.

— Не стану утверждать, что было легко, — сказал он, явно не желая ни жалости, ни сочувствия, — и что не было случаев, когда я голодал и мерз в придорожных канавах. Но я выжил, хотя многим повезло меньше.

Джастин кивнула.

— Помогли Фелпс и его жена?

— И Дикон тоже. Однажды, когда он обедал в таверне Фелпса, я попытался обчистить его карманы. — Он улыбнулся. — Фелпс тогда устроил мне первоклассную взбучку, а потом уговорил Дикона помочь мне с работой.

Джастин тоже улыбнулась, стараясь сохранять спокойствие, хотя рассказ о невзгодах мальчика разрывал ей сердце.

— Значит, вот как вы познакомились.

— Дикон тогда был швейцаром в «Корморанте», и по его протекции я стал мальчиком на побегушках. Со временем выполнял и другие работы. — Сделав паузу, он добавил: — Вероятно, мои инстинкты, когда речь шла о деньгах, оказались так же хороши, как криминальные наклонности.

— Почему-то это меня не удивляет, — прокомментировала Джастин. — Значит, «Корморант» стал твоей опорой в этом мире.

Гриффин кивнул.

— Через несколько лет владелец клуба умер. Мне тогда было двадцать два, и накопленных средств оказалось достаточно, чтобы выкупить клуб у его наследников.

Джастин покачала головой, поневоле восхищенная упорством и умением молодого человека, позволившими ему достичь власти и богатства в таком юном возрасте.

Она уже хотела выразить свое восхищение, когда ей в голову пришла другая мысль, заставившая нахмуриться. Гриффин лениво скрестил ноги.

— Узнаю это выражение, — констатировал он. — В чем дело?

— Я о дяде Доминике, — сказала она. — Он же знал о твоем существовании, правда? Почему ты не пришел к нему, когда добрался до Лондона? Он бы тебе помог.

Гриффин явно ощутил некоторую неловкость.

— Потому что я его не знал. Он на протяжении этих лет несколько раз писал дяде, но мне об этом не было известно. Просматривая бумаги дяди Бартоломью, я нашел его письма. Но, насколько я смог определить, он уже некоторое время не писал. Да и откуда я мог знать, как он отреагирует на появление на своем пороге бездомного сироты.

— Уверена, он бы принял тебя.

Гриффин раздраженно отмахнулся.

— Кто знает?

— Понимаю. — Джастин решила не спорить. — А как он впоследствии сумел тебя отыскать?

Гриффин посмотрел на жену с издевкой.

— Если ты не в курсе, дорогая, он шпион. Хотя он так никогда и не рассказал, как нашел меня. Мы встретились примерно через год после того, как я начал работать в «Корморанте». — Он тряхнул головой. — Добрый дядя захотел, чтобы я жил с ним. Я ответил, что этому не бывать.

Джастин опять нахмурилась.

— Но почему? С ним тебе было бы намного легче.

— Мне понадобились годы, чтобы выбраться из-под каблука моего дяди. И у меня не было ни малейшего желания предоставлять себя в распоряжение этого махинатора. Ты же знаешь, он — ворчливая старуха, всегда вмешивающаяся не в свои дела. Не поверишь — он хотел отослать меня в школу, а потом в университет.

— Какая страшная судьба, — усмехнулась Джастин. — Дяде Доминику ты небезразличен. Он заботится о тебе, хочет помочь.

Гриффин упрямо стиснул зубы.

— Мне не нужна ничья помощь.

И ее тоже, подумала Джастин, но заострять внимание не стала. Зачем?

— Дядя Доминик знал, что твоя мать жива?

— Нет. Узнал после того, как я ему рассказал. Это был единственный раз, когда я видел его совершенно потрясенным. — Он нахмурился. — Ну, почти единственный. Еще он был в полном недоумении из-за дела со Стивеном. Ну, это ты и сама, наверное, заметила.

Джастин положила ладони на стол и уставилась на них.

— Да, но, боюсь, мы так никогда и не узнаем почему.

Гриффин поднял голову, словно хотел что-то сказать, но потом передумал.

— Что? — поинтересовалась Джастин.

— Ничего. С допросом покончено?

Она сморщила нос.

— Почти. Я только думала, пытался ли дядя Доминик найти твою мать?

— Да, это я точно знаю. И, несмотря на все его связи и ресурсы, у него ничего не вышло.

Джастин насупилась, озадаченная и заинтригованная.

— Значит, ты понятия не имеешь, жива ли твоя мать сейчас?

Гриффин явно колебался, но потом вздохнул и ссутулился, словно кто-то взвалил ему на плечи тяжкую ношу.

— Лично я не знаю. А Доминик уверен, что она жива, но, возможно, он принимает желаемое за действительное. Он ее полжизни искал, бог знает почему.

Джастин отлично понимала причину. Очевидно, Доминик любил Хлою Стил. А Гриффин никогда не знал материнской любви, не ощущал ее прикосновений. Для него семья — это всего лишь жестокое обращение, отказ или полное забвение. Что он мог чувствовать по отношению к матери, которая ни разу не сделала попытки его найти?

— О чем ты думаешь? — тихо спросил он.

Она помедлила, стараясь подобрать правильные слова. Его неохотное признание было воистину душераздирающим. Даже с учетом ее, мягко говоря, необычного детства она была не в силах понять, какую эмоциональную ношу он безропотно тащил все эти годы.

— Я думала о любви, которой ты был лишен в детстве, о том, что тебя предали самые близкие люди. — Она замолчала, стараясь справиться с подступившими слезами, которые могли испортить впечатление от ее слов. — Я думала, как тяжело ребенку в одиночестве на лондонских улицах, как ему холодно и голодно.

Гриффин помрачнел.

— Джастин, я же говорил…

Он замолчал, поскольку Джастин вскочила и опустилась на колени перед ним. Его глаза удивленно расширились, и неожиданно он показался ей до крайности измученным.

— Нет, ты меня не понял, — сказала она. — Я восхищаюсь всем, что ты сделал, жизнью, которую построил для себя на пустом месте. Знаю, наверное, я не должна так говорить, учитывая методы, которыми ты заработал состояние, но я горжусь тобой. Ты создал себя сам, нашел свою дорогу в жизни и заботишься о тех, кто от тебя зависит. Ты заслужил любовь и уважение.

На его щеках появился слабый намек на румянец.

— Любовь — это слишком громко сказано, — смущенно сказал он. — Люди просто считают меня щедрым нанимателем, и ничего больше.