Книга Жизнь за трицератопса, страница 120 – Кир Булычев

– Пошли вниз, – убитым голосом сказал Никита.

Они спустились в ресторан.

Рашель они отыскали в баре.

Она сидела за стойкой. Рядом с ней взгромоздился небритый и сильно волосатый громила, настолько пьяный, что все время промахивался рюмкой мимо рта.

Разумеется, Минцу не приходилось видеть супермодель Раечку ни в действительном детстве, ни в расцвете красоты.

Но сейчас она находилась далеко за ее пределами.

Грузная, даже громоздкая дама средних лет, сильно накрашенная и кое-как завитая, покачивалась на высоком стульчике и говорила пьяному громиле:

– Вот он и сгубил мою молодость и карьеру. Понимаешь?

– Выпьем, – отвечал ей громила.

– Мне нельзя, я всегда за рулем, – возражала Рашель.

Льву Христофоровичу достаточно было одного взгляда, чтобы поставить правильный роковой диагноз.

– Пошли в номер, – печально попросил Никита.

– А бутылку возьмешь?

– Возьму.

– А Эрнеста возьмешь? – она показала на громилу.

– Нет, не возьму. У нас другой гость.

Минц вышел вперед.

– Такой старикашка? – огорчилась модель. – Тогда две бутылки.

Наконец они поднялись в номер.

– Ваш диагноз? – спросил Никита, пока Рашель откупоривала бутылку.

– Диагноз? А никакого диагноза, – возразил Минц. – Все идет своим чередом.

– Объяснись, дедуля, – попросила Рашель.

Она двигалась с трудом. В ней было два метра роста и полторы сотни килограммов веса.

Минц обернулся к Блестящему.

– Ваша дама в курсе эксперимента?

– Только в общих чертах. Так что говорите, чтобы я понял, а больше никто.

– Тогда вернемся в прошлое, – сказал Минц. – Несколько лет назад вы забрали из детского садика…

– Из детского дома.

– Не важно. Главное, что вы забрали пятилетнего ребенка. Потому что вычислили в нем гениального футболиста.

– Я не футболист! – обиделась Рашель.

– И дали ему мой эликсир, чтобы формирование таланта шло как можно быстрее. Скажем, в десять раз.

– В пять, – поправил профессора Никита.

– Развитие идет с ускорением, – сказал Минц. – Организм привыкает к средству и спешит ему помочь. Итак, через три года все ваши подопечные стали двадцатилетними по физическому развитию. Их у вас было много?

– Девять.

– И вы их распродали?

– Это не совсем так.

– Вы их с выгодой распределили? – уточнил Минц.

– Вот именно.

– А в девушку влюбились?

– Он в мой зад влюбился, – заявила Рашель, вытаскивая зубами пробку. – А я его за муки полюбила, представляете?

Женщина годилась Никите в матери, тем более что такой громадине ничего не стоило поднять его и носить на руках.

– Какие перспективы? – спросил Никита. – Это кончится?

– Это кончится, – сурово заявил Минц, – как кончается любая жизнь. Смертью от старости.

– Когда?

– При таких темпах… через несколько лет. Ускорение постоянно.

– Вы обо мне или о ком еще? – спросила Рашель.

Никита только отмахнулся от нее.

– Ну как я не сообразил! – воскликнул он, скрывая голову в ладонях.

– Я не мог вас предупредить, – заметил Минц. – Вы мне адреса не оставили.

– Но сделайте что-нибудь, профессор! – умолял Никита. – Верните мне любовь.

– И он снова над ней надругается, – сказала Рашель.

Она увидела на полке плюшевого медвежонка.

Рашель сняла медвежонка, посадила его на диван, рядом поставила стакан и стала поить медвежонка водкой. Так она играла в куклы.

– Да, – вздохнул Минц. – Процесс с ускорением.

Он принялся подсчитывать, загибая пальцы:

– Вы ее взяли из детского садика, когда ей было…

– Ей было пять лет. Через три года ей стало двадцать.

– Ах ты, мой ребеночек, – ворковала тетя Рашель, гладя медвежонка.

– Дальше процесс пошел еще быстрее, – вздохнул Минц. – Два с половиной года она набирала лет по десять в год. Ей не так еще много…

– Но мне всего тридцать пять! – рассердился Никита. – К тому же она совершенно не соблюдала диету. А я не могу ее разлюбить… верните нам счастье!

– Это липовое счастье, – заявил Минц. – Это ворованное счастье. Это наказание, а не счастье. Вы вели себя как старый сластолюбец, который в семьдесят лет соблазняет двадцатилетнюю девицу.

– Мне было тридцать! В самом расцвете!

– Ах, не говорите! А ей было семь или восемь. Педофил проклятый!

Последние слова вырвались у Минца нечаянно. Он себе никогда раньше ничего подобного не позволял.

– Но она же не виновата! – вдруг нашел аргумент сластолюбец.

– Вот именно, – сказал Минц.

Он задумался.

Рашель напевала колыбельную мишке, а Никита тем временем принялся излагать иные беды своего преступного семейства. Оказывается, через два года успешных выступлений в команде «Грассхопперс» его сынок-футболист достиг сорокалетнего возраста и потерял скорость бега и умение бить по воротам с лету. Шахматист-вундеркинд перестал быть вундеркиндом, а старший лейтенант по интендантской части, великий пройдоха по части строительства коттеджей для командования, за два года докатился до пенсии, хотя по документам ему было чуть больше двадцати. А в армии с этим строго. Не сдал зачета по физкультуре – уходи в запас.

Что стало с балериной в Пермском театре – страшно подумать!

И все это, захлебываясь скупой слезой, Никита рассказал упрямо молчавшему Минцу.

Ему казалось даже, что за время разговора на лице у Рашели прибавилось морщин. Ужас сковал его внутренности.

– Ложитесь спать, – сказал он. – Я разделяю с вами вину. Недаром я прекратил разработки в этом направлении. Мы с вами чуть не погубили человечество.

– А выпить? – спросила Рашель.

– А выпить не будет, – сказал Минц. – Из-за выпить у вас процесс ускоряется.

– Вы вернете ей молодость? – спросил Никита.

– В какой, простите, возраст? – удивился Минц.

– Желательно, чтобы ей стало лет шестнадцать-семнадцать.

– Таких, как вы, только могила исправит, – заметил Минц. – Я могу лишь вернуть организм в нужное русло. Отныне Раиса будет стареть обычными темпами.

– А вот так дело не пойдет! – рассердился Никита. – Я буду жаловаться.