
Онлайн книга «Жизнь за трицератопса»
И они мчались на ночные учения служебных собак. Эпилог Резиденция будущего диктатора Земли занимала психлечебницу. Преимущества этого места определялись высоким бетонным забором и крепкими решетками на окнах обоих этажей. Резиденция была окружена парком, оставшимся с дореволюционных времен. В парке щебетали воробьи, так как к осени остальные птицы замолкают. Минцу не спалось. Наступал день «П», что означает: «Поехали!». С рассветом Лев Христофорович навсегда покинет этот городок, в котором прошел ряд лет его жизни, и вскоре забудет местных жителей, людей ничтожных, недостойных сожаления, но в чем-то привычных и даже приятных. Остаток жизни Льву Христофоровичу придется провести на командных пунктах, в походах и бомбоубежищах. Не в силах сопротивляться сентиментальному душевному порыву, столь опасному для диктаторов, Лев Христофорович тихонько поднялся с кровати, раздвинул бронированные шторки, защищавшие от случайного злоумышленника, натянул галифе, сапоги, китель без знаков различия, перекрестился на портрет Калигулы и спустился в сад по водосточной трубе. Охрана этого не заметила, потому что смотрела наружу и не ждала опасности изнутри. Неприступных крепостей не бывает. Минц поднял с травы забытую малярами стремянку, прислонил ее к забору и перебрался на улицу. Рассвет только подбирался к Великому Гусляру, и воздушная синева была густой, как в чернильнице минцевского детства. Звук шагов профессора легко понесся над примолкшими садами и зелеными крышами. За несколько минут профессор дошел до дома № 16 по Пушкинской улице. Знакомый двор. Стол для игры в домино под кустом сирени. Куст разросся, стол покосился – увлечение этим видом спорта осталось в прошлом. У двери в двухэтажный дом сверкала медная доска. Мемориальная. На ней были выбиты буквы: «В ЭТОМ ПОДЪЕЗДЕ В КВАРТИРЕ № 2 ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XX ВЕКА ПРОЖИВАЛ ПОКОРИТЕЛЬ ЗЕМЛИ ЛЕВ ПЕРВЫЙ НЕСГИБАЕМЫЙ» «Лакеи, челядь, блюдолизы! – с тоской, свойственной великим завоевателям, подумал Минц. – Какая убогая фантазия!» Минц вошел в общий коридор и остановился перед своей дверью. Он опасался, что они успели соорудить здесь музей, но, на его счастье, руки до этого не дошли. На двери была сургучная печать. Минц сорвал печать и отворил дверь. Странное предчувствие опасности охватило его. Настолько, что он замер, протянув руку к выключателю. И, лишь сделав над собой усилие, смог на него нажать. В комнате были гости. Шестеро гостей. Трое сидели в ряд на постели. Один на стуле, один в кресле за этажеркой, еще один стоял у окна. Минц потянулся за пистолетом, который был прикреплен под мышкой. Другая рука потянулась за пазуху, за мобильником. Гости смотрели на резкие и даже суетливые движения диктатора без страха и удивления. – Не узнаешь? – спросил один из них. Единственное знакомое лицо! Корнелий Удалов! – Что ты здесь делаешь? – строго спросил Минц. И добавил, обведя ледяным взглядом остальных: – И вы все что здесь делаете? – Лев Христофорович! – Удалов развел руками. Он был в пижаме. Пижама разъехалась на животе. – Ты ж меня с молодости знаешь. Зачем тебе все это? – Уходите, а то буду стрелять, – приказал Минц. – Еще неделю назад ему бы такое и в голову не пришло, – заметил мужчина средних лет с величественным лицом римского императора. – Поднять руку на ближних – нет, настоящий ученый так не поступает! И тогда Минц хладнокровно навел удар. Спасенья нет. Пустое сердце билось ровно, в руке не дрогнул пистолет. Первая пуля пронзила Удалова, вторая попала в грудь величественному гостю. Следов на их одежде не обнаружилось. Минц выпустил остатки обоймы в молодую женщину, стройную, как тополь. – Щекотно, – сказала она. – Татьяна! – строго произнесла другая женщина, постарше. – Ты не на вечеринке. Выпустив все пули, Минц со злобой бросил на стол дефектный пистолет. И стал отступать к двери. – Погодите, Минц, – сказал величественный мужчина. – Что вам нужно от жизни? – Это я вас должен спросить – что вам нужно? – Мы испугались за вас, – ответил величественный мужчина. – Мы испугались за ваш рассудок и за наших читателей. За свою жизнь в науке и Гусляре вы совершили немало добрых дел. Да и люди, прочитавшие о ваших делах, стали лучше и добрее. Неужели вы теперь перечеркнете все усилия, которые вложил в вас автор? – Кто? Удалов показал на пожилого, даже старого мужчину с седой бородой и красным лицом гипертоника: – Ты что, своего автора и создателя не узнаешь? Это же Кир Булычев! Писатель! – Не имею чести, – сказал Минц. – Пули бы на тебя не пожалел. А эти, остальные, кто? – Таких людей тоже полезно знать в лицо, – сказал Удалов. – Это редакция журнала фантастики в полном составе, во главе с редактором. Величественный мужчина склонил благородную голову. – Бред какой-то! – возмутился Минц. – Мы, простите, находимся в различных измерениях. Вы – жители Земли, я – существо высшего, литературного порядка. И вообще, я не понимаю, кто вас сюда пустил. – Я! – сказал Кир Булычев. – Когда слухи о перемене в вашем характере достигли нас, мы решили с вами связаться. Остановитесь, профессор! Я вас таким не придумывал, читатели вас таким не знают. Прекратите проявлять инициативу, помогайте людям, не вредите им. – Не могу, – обреченно сказал профессор. – Пока на земле остается хоть один жулик, взяточник, убийца, насильник или демократ, я не прекращу борьбы за счастье моего народа. До последнего олигарха! До последнего масона! Огнем и мечом! – У вас большое и доброе сердце, – с чувством произнесла женщина постарше, – об этом знают читатели и критики. Неужели вы хотите, чтобы в литературоведении появилась фраза: «В конце жизни профессор Минц переродился в банального злодея»? – Я не переродился, – ответил Минц. – Я таким родился, только не знал об этом раньше. – Тогда сделай над собой усилие, – вмешался в разговор Удалов. – Ради людей. Ради читателей, наконец! – Это выше меня! Слышишь, как танки разогревают двигатели? Слышишь, как ревут моторы истребителей? Слышишь, как бьются в унисон сердца смелых борцов за мои идеи? – Ах, у него и идеи есть! – воскликнул тут человек с грубоватыми, но привлекательными чертами лица по имени Эдуард. – Вы посмотрите на бандита с идеями! |