Книга От любви до ненависти, страница 20 – Елена Белкина

Не было выхода, хотя выход был: прекратить все это.

Но тут сказка кончилась — потому что все до этого происшедшее можно считать именно сказочкой, пусть даже и страшноватенькой.

Все, что было до этого, включая, блин, богатые мои любовные переживания, показалось мне такими пустяками, такой ерундой в тот день, вернее, в те сутки, когда сын Саша не ночевал дома (такого раньше не случалось без предупреждения, да и с предупреждениями всего раза два), а утром нам позвонили и сообщили, что он задержан за наркотики. Сказали, в каком райотделе милиции находится. Сказали, что, поскольку он несовершеннолетний, мне, как матери, необходимо срочно явиться (будто я собиралась отказываться!). Лишь положив трубку, я сообразила, что не разузнала подробностей. И, лихорадочно одеваясь, наскоро спрашивала Сергея:

— Что такое — за наркотики? За распространение? За употребление? Но ведь, кажется, за употребление не задерживают, не судят, не сажают в тюрьму?

Сергей пожимал плечами: он знал об этом еще меньше меня.

С сыном мне не дали увидеться, направили к старшему инспектору по делам несовершеннолетних. За дверью с соответствующей табличкой, в тесном кабинете за столами, прижатыми друг к другу, сидели две довольно молодые женщины. Они были тоже инспекторы, но не старшие, старший подойдет вот-вот.

Это «вот-вот» длилось два часа.

Я терпеливо ждала в коридоре.

Опять зашла в кабинет:

— Когда же он, извините, будет?

— А вы по какому, собственно, вопросу? — спросила полная жидковолосая брюнетка с рябым лицом.

— Сына у меня задержали.

Я назвала фамилию.

— Так вам ко мне! — недовольным голосом сказала брюнетка, будто я виновата в том, что она сама сразу не удосужилась меня спросить. И достала какую-то папочку.

Сесть не предложила. Я села сама на скрипящий стул возле ее стола.

Вид у меня был заискивающий, косметику я всю перед выходом из дому смыла, чтобы выглядеть как можно более непритязательно (но, конечно, прилично!).

— Вроде нормальная мамаша, — сказала инспекторша. — А сын…

— Что — сын?

— Вы не спешите. По порядку все. У вас семья полная?

— В каком смысле?

— Ну, отец в наличии?

— В наличии. Хороший отец. Не пьет. Собственно, отчим, но давно. Как отец. Не пьет и… Я, сами понимаете, тоже. Все-таки журналистка.

— Журналистка — это ничего не значит. И журналистки хлыщут, и фигуристки, — усмехалась инспекторша, переглядываясь с напарницей.

Мне казалось, что она нарочно оскорбляет меня, но я поклялась: терпеть. Молчать. Слушать.

— В общем, сына вашего задержали в группе, в притоне, доказано употребление наркотиков, а именно героина.

(Какие-то газетные статьи мелькали у меня в памяти, которые я читала и даже правила, поскольку и у нас в газете что-то было, но я не вникала: не моя тема! И ничего толком про это не могла вспомнить, кроме одного: героин — это серьезно. Это шприцы и иглы.)

— То есть он кололся?

— Нет, нюхал! — иронически высказалась инспекторша.

Ее напарница, пожалевшая меня или просто любящая точность, сказала:

— Бывает, и нюхают.

— А он кололся. Доказано! — стукнула ладонью по папке моя инспекторша.

— Уверяю вас, — сказала я, прикладывая руки к груди (не жест мольбы, нет, просто сердце страшно заколотилось), — уверяю вас, это наверняка случайно. Он никогда… Он прекрасно учится… У него прекрасные друзья… Это случайно.

— Ага, — согласилась инспекторша. — Насильно вкололи. Нет, мамаша, мы-то знаем: предлагать, да, предлагают, но насильно мало кому колют. Только с собственного согласия.

Я заплакала.

Дали стакан воды.

Зубы лязгали.

Кое-как успокоившись, я спросила:

— Что же теперь?

— Да не убивайтесь вы очень-то, — сказала сердобольная напарница моей инспекторши. — Если раньше замечен не был, поставим на учет. Ну, может, на учет к наркологу тоже. Будем наблюдать. С вашей помощью.

— То есть его отпустят? Отпустят?

— Отпустят, куда он денется, — сжалилась и моя инспекторша. — Сейчас старший придет, оформим все до конца. Может, направление к наркологу в самом деле дадим. Пока подождите в коридоре.

Я встала, и тут стремительно вошел мужчина какой-то фельдфебельской внешности, глядящий косо, не на человека, а вбок и вниз. Он взял папку с делом моего сына. Коротко спросил:

— Мать?

— Да.

— Пойдемте.

Мы пошли по длинному коридору, в конце его он достал ключ, открыл дверь и впустил меня в пустую крошечную комнатку: стол с телефоном и стул напротив него. Кабинет для уединенных разговоров (допросов!).

Бросив на стол папку, он достал из стола газетную вырезку большого формата, положил ее передо мной:

— Изучайте пока.

А сам взялся названивать и говорить с кем-то невыносимо бодрым и веселым голосом.

Крупный заголовок: «О наркотических средствах и психотропных веществах. Федеральный закон».

Изучать я его, конечно, не могла. Почему-то сразу бросилось в глаза:

«Статья 51. Ликвидация юридического лица в связи с незаконным оборотом наркотических или психотропных средств».

Слово «ликвидация» будто ударило.

Туман застлал все.

А он все говорил и говорил, смеялся и смеялся.

Наконец угомонился.

— Изучили?

Я молча вернула ему вырезку.

Он аккуратно сложил ее и, откинувшись на спинке стула и глядя по-прежнему косо, сказал:

— Плохо дело!

— Что? Что?

— Да то! Много неприятностей у вашего сынка может быть. Если бы просто кололся! Есть свидетельства и о распространении, то есть продаже, и хранение как факт. За это и срок может светить!

— Вы что? Какой срок? Он же несовершеннолетний! И ваши женщины мне сказали…

— Это не женщины, а сотрудницы! — поправил фельдфебель. — Потом, вашему сыну уже шестнадцать, а с шестнадцати ответственность совсем другая. Несовершеннолетний! Для несовершеннолетних что, думаете, тюрем и колоний нет? Еще как есть! Или, думаете, он убил, ограбил — и гуляет, потому что несовершеннолетний?

— Нет, но откуда это все? Распространение, хранение! Где он мог их хранить?

— Да хоть в собственной куртке. Вы карманы его проверяете?

— Нет, конечно.

— «Конечно»! И зря, что конечно!

Я сдержала себя, сказала: