Онлайн книга «Дети Арбата»
Секретарь выжидательно смотрел на него. – Баулин, секретарь партбюро, – начал Саша. – Без должностей, без должностей, – торопил его секретарь, записывая фамилии на листке вызова. – Глинская, Янсон, Руночкин… Ребят можно? – Говори, не тяни! – Полужан, Ковалев, Позднякова, – говорил Саша, слыша, как за его спиной чиновник забубнил фамилии и статьи. – Все? – Все. – На когда? – Можно на завтра? – Успеешь передать? – Успею. – Дуй. В дверях Саша обернулся. Сольц, сбычившись, смотрел на него. «Партколлегия просит Вас явиться 10 января с/г к трем часам к товарищу Сольцу». И фамилии вызванных. Только Сашину фамилию не вписали, его фамилии никто не спросил. Это смешно, но не имеет значения. Дело выиграно. Саша не сомневался в этом. Сольцу не требуется никаких инстанций, никаких бумаг, никаких решений. Вызвать всех! И подумать только: не зайди он в кабинет, не окажись секретарь вынужденным исправить свою оплошность, ничего бы не получилось. И эта чиновничья улыбка, взорвавшая Сольца. А теперь получилось! Получилось! И все же что-то угнетало… Эти молчаливые люди на скамейках вдоль стены, безмолвные, терпеливые, ждущие решения судьбы своих близких. Диктатура пролетариата должна защищаться, это так, безусловно! Но все же в тех коридорах воздух пропитан человеческим горем. И тот неизвестный, осужденный на восемь лет тюрьмы за сорок метров провода. Не сыграл ли Саша в его деле роковую роль, не перехватил ли не ему предназначенное сострадание? Но он был молод, он так хотел жить, и он старался думать о себе, о том, что несчастья его кончились, а не о людях, безмолвно сидящих на скамейках вдоль казенных и унылых стен. Глинская разговаривала по телефону, когда Саша, минуя секретаря, вошел в ее кабинет. Она удивленно, потом испуганно посмотрела на него, сразу узнала, прикрыла ладонью трубку. – Что вы хотите? Саша положил перед ней вызов. Она прочитала, растерянно пробормотала: – Почему меня? К Баулину. Она выглядела очень жалкой. – Распишитесь, пожалуйста! – Почему, почему? Идите в партком, – бормотала Глинская. – Мне поручено это вам доставить. Распишитесь! Она положила наконец трубку, взяла в руки листок. – Ты был у Сольца? – вдруг переходя на ты, спросила она. – Был. Она смотрела на листок. Вмешалась партколлегия ЦКК… Не обошлось, конечно, без Рязанова, без Будягина, что и следовало ожидать. И это накануне съезда. Она представила себе, как на съезде тот же Сольц или Ярославский, а может, и Рудзутак приведут в своей речи случай с Панкратовым как пример бездушного отношения к будущему молодому специалисту. Исключили с последнего курса, она подписала приказ. Да, подписала, подчинилась решению партбюро. Но она предупреждала Баулина: пришло письмо, запрещающее отсев студентов со старших курсов. Не прислушался, пусть теперь расхлебывает. Она посмотрела на Сашу, улыбнулась. – Это все седьмая школа. Стишки, эпиграммы… Саша пододвинул листок: – Распишитесь, пожалуйста. – Я приду. – Будьте добры, распишитесь! Она нахмурилась и расписалась против своей фамилии. Баулин прочитал вызов, язвительно улыбнулся: – По верхам лазаешь, не сорвешься? И расписался с таким обиженным видом, будто Саша нанес ему личное оскорбление. Янсон посмотрел на Сашу из-за толстых стекол очков, в глазах его мелькнула надежда, он спросил, на каком этаже. В группе листок пошел по рукам. – Почешутся, – обрадовался Руночкин. – Ковалев, будешь теперь каяться? – Сашка, ты молодец, – сказала Позднякова. Осторожная Роза Полужан тихо спросила: – Победа? Сольц, видно, забыл про Сашу. Недоуменно смотрел, как входят в кабинет восемь человек, и подумал, что назначил какое-то совещание. Но на календаре никакой записи не оказалось. Глинская протянула ему руку, они были знакомы, Сольц узнал ее, с неуклюжей галантностью поднялся. Он оказался совсем маленького роста. – По делу транспортного института, – объявил секретарь. Это ничего не говорило Сольцу, он не знал дела транспортного института, а Сашу по близорукости не узнал. Все же привычным движением руки пригласил всех сесть. Глинская развернула перед Сольцем стенгазету. Стенгазета все время свертывалась в рулон, и Глинская прихватила ее по краям пресс-папье и массивным стаканом для карандашей. Сольц растерянно следил за ее действиями. – Вот эти эпиграммы, – сказала Глинская. Сольц нагнулся к газете, близоруко сощурился. Свиная котлета и порция риса — Лучший памятник на могилу Бориса. Он поднял глаза, не понимая, зачем эти эпиграммы. И тут увидел Сашу, тот напряженно смотрел на него. Тогда только Сольц вспомнил вчерашнего молодого человека, сидевшего в его кабинете. Он снова прочитал эпиграмму, нахмурился. – В чем же здесь контрреволюция? – Тут несколько эпиграмм, – ответила Глинская. Сольц опять наклонился к листу. Упорный труд, работа в моде, А он большой оригинал, Дневник теряет, как в походе, И знает все, хоть не читал. – Номер посвящен шестнадцатой годовщине Октябрьской революции, – сказал Баулин. Сольц обвел всех сощуренным близоруким взглядом, пытаясь разобрать, кому принадлежит этот голос. Перед ним сидели хорошенькая белокурая Надя, Саша, маленький скособоченный Руночкин, испуганная Роза, растерянный Ковалев. – Октябрьская революция не отменила эпиграмм, – сурово ответил Сольц. – Они помещены под портретами ударников, – настаивал Баулин. Теперь Сольц увидел, кто спорит с ним. – Раньше только на высочайших особ нельзя было сочинять эпиграммы. И то сочиняли. – Труд «в моде» – разве это правильно? – упорствовал Баулин. – Труд, труд! – дернулся Сольц. – Буржуазные конституции тоже начинаются со слов о труде. Вопрос в том, какой труд и во имя чего труд. Что в этой эпиграмме против труда? – Видите ли… – Вижу, как вы ломаете молодые жизни! – Сольц обвел рукой сидевших перед ним ребят. – Вижу, как вы их мучаете и терзаете. Это о них Ильич сказал: «Вам жить при коммунизме». Какой же коммунизм вы им преподносите?! Вы его выкинули из института, куда ему идти? В грузчики? |