Онлайн книга «Дети Арбата»
Борис кивнул на Сашу. – Завтра нас… Игорь приподнялся и поклонился Саше. Саша улыбнулся ему. – Так вот, – продолжал Борис, – завтра нас отправляют на Ангару. Я договорился: тебя и других товарищей будут по-прежнему сюда пускать. Но тебе пора понять: это не кафе на Монмартре. – Понимаю, – наклоняясь к столу, прошептал Игорь. – Здесь закрытая учрежденческая столовая. Пообедал и ушел. Нет денег – не являйся. Такой здесь порядок. А ты его нарушаешь. Тебе могут отказать, это полбеды. Но из-за тебя откажут и другим, твоим товарищам по ссылке. Понял? – Понял, но я не ссыльный, – поспешно ответил Игорь. – Кто же ты такой, позволь узнать? – насмешливо спросил Борис. – Меня не судили, вызвали и сказали: поезжайте в Канск, будете там жить. – На отметку ходишь? – Хожу. – Паспорт есть? – У меня никогда не было советского паспорта. – Ты имеешь право уехать? – Нет. – Значит, ты такой же, как и мы. А теперь идем! Борис и Игорь подошли к окошку и вернулись: Игорь с тарелкой борща, Борис с хлебом и прибором. – Ешь! – приказал Борис. – И не торопись, никто у тебя не отнимает. Игорь молча ел, наклонившись к тарелке. – Ведь ты художник, можешь рисовать портреты. Игорь положил ложку, вытер пальцем губы. – Не хотят, говорят, фотографии больше похожи и дешевле. – Можешь малевать какие-нибудь пейзажики, – настаивал Борис, – здесь это любят, в клубе можно подработать к празднику. Надо только шевелить мозгами и не считать себя аристократом. – Я не считаю, – прошептал Игорь. – Врешь, считаешь. А меня ты считаешь плебеем. Игорь мотнул головой: – Нет, не плебеем. – Кем же? Игорь опустил голову, ложка его застыла в воздухе. – Я вас считаю жлобом. И еще ниже наклонился к тарелке. Саша не мог сдержать улыбки. Борис побледнел. – Для меня это не новость. Хам, плебей, жлоб – одно и то же. В России. Не знаю, как в Париже. Но так как плебеи, то есть, простите, жлобы, обязаны кормить господ дворян, то я оставляю тебе семь рублей, – Борис вынул из кармана и отсчитал семь рублей, – на десять обедов. Деньги я оставляю на кухне, иначе ты их прожрешь за один день. А вот потом, когда умнешь эти десять обедов, или найдешь другого жлоба, что исключено, или будешь работать, что сомнительно, или подохнешь с голоду, что вероятнее всего. Он подошел к окошку, переговорил с поварихой, передал ей деньги. Она с недовольным видом кинула их в тарелку, служившую ей кассой. Саша встал. Игорь тоже встал. Кепка его упала, он наклонился и поднял ее. Саша протянул ему руку: – До свидания, я надеюсь, вы устроитесь в конце концов. – Постараюсь, – ответил Игорь печально. – Бывай! – сухо кивнул Борис. Утром к дому подъехал возчик в рваной лопотине, засаленном треухе и стоптанных ичигах. На сморщенном лице вместо бороды кустилась рыжеватая щетина, смотрел он тревожно и озабоченно: не продешевил ли? Саша и Борис положили на телегу вещи, хозяйка – кулек со снедью. И долго стояла на крыльце, глядя им вслед. Шагая за телегой, Борис с грустью сказал: – Как там ни говори, а она много для меня сделала. В комендатуре их ожидали товарищи по этапу: Володя Квачадзе – высокий красивый грузин в новой черной телогрейке, полученной за месяц до окончания лагерного срока, срок был пять лет; Ивашкин, пожилой типографский рабочий из Минска; Карцев, бывший московский комсомольский работник, доставленный в Канск из Верхнеуральского политизолятора после десятидневной голодовки. Борис постучал в окошко и сообщил, что телега прибыла, он, Соловейчик, и Панкратов Александр Павлович тоже прибыли. – Подождите! Окошко захлопнулось. Володя Квачадзе держался надменно, хмурился и молчал. Карцев тоже в разговор не вступал, сидел на скамейке, закрыв глаза, слабый, измученный, безучастный ко всему. – Дороги еще нет, и возчик содрал сто рублей, – сказал Борис, – прогонных у нас пятьдесят. Остальные придется доплачивать. – И не подумаю, – отрезал Володя, – пусть они доплачивают. – Дают, сколько положено, – объяснил Борис, – летом, конечно, можно проехать. – Могу поехать и летом, не тороплюсь, – ответил Володя, – и вообще пустой разговор: у меня нет денег. – У меня тоже нет, – не поднимая век, тихо сказал Карцев. – И у меня нет, – виноватым голосом добавил Ивашкин. Окошко открылось. – Ивашкин!.. Распишитесь! Ивашкин растерянно оглянулся. Квачадзе отодвинул его, сунул голову в окошко: – Вы даете по десять рублей, а телега стоит сто. – Выдаем, сколько положено. Борис наклонился к окну: – Не у всех есть деньги, как же быть? – Думайте, как быть, – последовал ответ. – Вам придется подумать! – крикнул Володя. – Вам! – Квачадзе застучал кулаком по окошку. – Чего безобразничаете? – Позовите начальника! Ивашкин тронул его за рукав: – Не надо бы скандалить, ребята! Володя бросил на него презрительный взгляд. Появился упитанный человек с двумя шпалами в петлицах. – У кого претензии? – Мы не можем и не обязаны оплачивать транспорт, – через плечо бросил Володя Квачадзе. – Идите пешком. – А вещи? Вы понесете? – Ты с кем разговариваешь?! – Мне все равно с кем… Я спрашиваю: кто понесет вещи? – Норма прогонных утверждена народным комиссаром внутренних дел, – сдерживая себя, объявил начальник. – Пусть ваш народный комиссар и ездит по таким прогонным. – Ты что, обратно в лагерь захотел? Володя уселся на корточки возле стены. – Отправляйте! – Сумеем отправить! – Пы-жалста! – Конвой! – крикнул начальник. Вышли два конвоира, подняли Квачадзе, скрутили назад руки. – От того, что вы его связали, у него деньги не появятся, – сказал Саша. |