Онлайн книга «Нелегал из Кенигсберга»
— Только меня переодень в какую-нибудь хламиду да и пойдем. Я косить умею. — А як немцы нас за цугундер возьмуць? Так и пакладуць радком… Не, браточки, вы уж як-небудзь сами. У мяне старая, гаспадарка якая-ниякая… — Нам без тебя не выбраться, дед! А с немцами, если остановят, я сам разберусь. Я по-немецки не хуже немца шпрехаю. — Не… Не паеду. Ды и кабыла на левую заднюю ахрамела. Да вецерынара трэба весци… — Дед, как тебя звать-величать? — Клявак Макар Иосифавич. Лунь достал из кармана наган и выразительно покачал его на ладони. — Слушайте, гражданин Клевак Макар Осипович, я как старший командир Красной Армии объявляю вас и ваш гужевой транспорт мобилизованным для нужд обороны страны! Дед усмехнулся, невесело покачал головой: — Ну, так бы адразу и казал…. Пане Езу Хрысце, Сыне Божы, змилуйся нада мною грэшным! И пошел запрягать охромевшую кобылу. Лобов, подстелив на дно телеги непросохшую гимнастерку и галифе, лег в сырой майке и таких же трусах. Дед прикрыл его старой ряднушкой и завалил сеном. Лунь переоделся в драные полосатые портки и холщовую рубаху, подпоясался, как монах-францисканец, веревкой. Свое военное обмундирование — тоже непросохшее — уложил раненому в ноги. — Серега, — предупредил он Лобова, пока дед ходил за лошадью, — ты пистоль наготове держи. Если что… Ну, ты меня понял! Свой наган майор положил в карман крестьянских штанов. В барабане оставалось четыре патрона. Если что, за одного троих отдадут… Старая каурая кобыленка и в самом деле слегка прихрамывала на левую заднюю. Покорная судьбе, она, не дожидаясь удара кнута, тронулась по одному только хозяйскому заклинанию: — Нн-но, халера! Каб цябе вауки з’ели! Телега медленно двинулась, вихляя всеми колесами. Дед присел на передок, а Северьянов с косой на плече пошел рядом. Сергей лежал лицом вниз и смотрел сквозь щели днища, как под ним медленно перемещается булыжная дорога — камень за камнем. Он и не подозревал, что обычная мостовая может быть такой разноцветной — сколько оттенков у серых, казалось бы, камней: и темно-сизый, и красноватый, и пестрый в крапинку… Он старался ни о чем не думать: ни о ноющей ране в левой ноге, ни о том, что любой немецкий патруль может остановить телегу, переворошить сено, найти его и тут же пристрелить. «А может быть, сразу и не пристрелят, начнут выяснять… — прикидывал он свое невеселое будущее. — Да потом все равно расстреляют. Раз прятались, значит, партизаны. Нет, уж лучше принять последний, но честный бой… А кто же Ирине передаст часы, стихи и фото? А кассету — в редакцию? Пленка, похоже, не промокла…» — Слушай, Макар Осипович, — услышал он негромкий голос Северьянова. — Если немцы остановят, я сам буду с ними говорить. Но помни — мы с тобой родственники. Я твой зять. Муж твоей дочери. — У мяне няма дачки… — Есть. Ты только забыл, — усмехнулся майор. — И зовут ее Нюра. И живет она в Минске. А я приехал помочь тебе по хозяйству. Понял? — Паменьш бы мне таких памочникау… — Уж, какие есть, не обессудь. А траву я тебе помогу покосить. Целый воз привезешь. Ну, не горюй! Все будет как надо! От его уверенного бодрого голоса и у Сергея на душе полегчало. «А может, и вправду все обойдется?! Кому интересны мужики с телегой? У немцев сейчас своих забот хватает…» И словно наперекор его мыслям, раздался лающий окрик: — Хальт! — Тпрру-у! Холера ясная! Каб цябе… Дальше разговор пошел на немецком, и довольно бегло. О чем говорил майор с патрулем, Сергей так и не понял, но очень скоро телега двинулась снова. — Ох и спрытна ж ты шпрехаешь, зяцёк! — изумился дед. — И дзе тольки навучыўся? — Жизнь всему научит, — уклончиво отвечал Северьянов. — Што ж ты им такога сказау, што яны нас прапусцили? — любопытствовал дед. — Сказал, что я местный фольксдойче, а ты мой тесть и что война войной, а косить надо. — Гэта ты правильна сказау, сынок. Вайна вайной, а касиць трэба. Сергей разжал занемевшие пальцы на рукояти нагана. Похоже, этот майор выкрутиться из любой ситуации. Теперь в голове закружился новый хоровод тревог и опасений: «А если начнется заражение крови? Дергает-то как… А если гангрена начнется? Ногу отрежут. А кто резать-то будет? Где тут хирурга взять? А как с одной ногой жить? А как Ирина такого встретит? Нет, без ноги никак нельзя — жизнь кончится. Но ведь Северьянов вчера рану промыл, а сегодня йодом обработал — может, обойдется? Надо было бы подорожник положить. Да, обойдется! Конечно, же обойдется! — уверял себя Сергей. — Нельзя раскисать, нельзя падать духом». Еще добрый час продолжалась это томительная поездка через город, пока наконец косари не выбрались на проселок и в щелях тележного днища не поплыла земля, прибитая колесами. Телега остановилась, грохот колес смолк, и Сергей вдруг услышал радостный гвалт лесных птиц. Они щебетали, щелкали, высвистывали на все лады и не вперебой друг дружку. И весь этот гомон после стольких дней пальбы и взрывов показался райским пением. Никакие звуки на земле не могли сравниться по радостной красоте с этой звенящей лесной какофонией. Потом Лобов услышал голоса своих спутников: — Ну, давай покосим! — предлагал майор. — Да не трэба. Ходьте хутчей до лесу, хлопцы! — не соглашался дед, торопясь, видимо, отделаться от незваных гостей. — Нет, раз обещали покосить, значит, покосим! — упорствовал Северьянов. — Дай-ка мне косу — сто лет в руках не держал. «Во дает! — удивился Лобов. — Тут немцев вокруг полно, а он косить вздумал». Майор все-таки настоял на своем. Коса зашорхала по лесной траве, и под ее мерные мирные звуки Сергей вдруг уснул блаженным, почти мертвым сном. И будто бы они бегали с Ириной по этому лесу, и она была в том же самом красиво облегавшем и овевавшем ее платье, в котором он снимал ее в Уручье, и как будто бы они играли в прятки, и Сергей спрятался в копне сена, а она нашла его, разворошила и стала теребить: «Да вставай же! Надо идти!..» — Вставай давай! Подъем! Надо идти! — тряс его майор. Ирина померкла, собралась в точку и исчезла. Лобов с трудом перекинул ноги через борта телеги — майор и дед помогли ему встать на ноги. — Ну, спасибо тебе, Макар Осипович! — обнял старика Северьянов. — Ты нас не просто выручил, ты нас просто спас! — Ай, да што там! Вот вам торбочка на дорогу. Стара́я моя дала… Бульбы трохи да сала кавалок. — А за это отдельное спасибо и тебе, и твоей старо́й! Спасибо, дед! Век тебя помнить буду, как отца родного! — Кали што не так зробил — пробачьте! — усмехнулся дед и хлестнул кобылу. — Н-нно-о! Каб цябе Пярун забиу! Сергей, опираясь одной рукой на плечо Северьянова, а другой на суковатую палку, заковылял в гущу сосняка — подальше хоть и от проселочной, но все же дороги. Не прошли они и ста шагов, как дед их догнал, оставив подводу на дороге. |