Онлайн книга «Нелегал из Кенигсберга»
— Если бы я был перебежчиком, у меня были бы погоны рядового. Обер-фельдфебеля перебежчикам не дают. Да и вообще, их в лагерь отправляют. — А машина у тебя откуда? — вставил свое слово Степаныч. — Машина тоже трофейная. Я на ней приехал, чтобы забрать своего командира. Он сегодня под Борисовом эшелон взорвал. Может, слышали? — Нет. Ничего мы не слышали. Но завтра выясню — врешь ты, парень, или правду сказал. От того и жизнь твоя будет зависеть… Из каких краев будешь-то, господин фельдфебель? Пропустив мимо ушей «фельдфебеля», Сергей повел рассказ про Сталинград, про сельхозинститут, про танковую «учебку» и финскую войну, про редакцию газеты и про выход из Бреста… Слушатели даже опешили: — Ну, ты мастак баланду травить! — покачал головой командир в малиновых петлицах. — И танкист, и ботаник, и фотокорреспондент. И швец, и жнец, и на дуде игрец! — Одно слово — Кобра изворотливая! — хмыкнул Степаныч. — Да он больше на ужа под вилами похож, — вставил кто-то. — А скажи мне, танкист-ботаник, фотограф-политрук, а что это за травка такая? — командир отряда покрутил в пальцах стебелек мяты. — Мята перечная, род многолетних, семейство густоцветных, — доложил Сергей, слегка улыбаясь. («Нашел, на чем поймать!») — Ну, а почва у нас тут какая? — поднес экзаменатор свечу к потолку землянки. Сергей размял комочек, отковыряв его с верха земляной стенки. — Серый лесной подзол. Может, вам про почвенную теорию Докучаева рассказать или про севооборот? — Ну, давай про Докучаева изложи, — милостиво разрешил командир. Ему уже и самому становилось интересно. Сергей откашлялся, как перед докладом: — Василий Васильевич Докучаев первым создал научную классификацию почв. Он утверждал, что почва — это как бы промежуточный этап между живым организмом и неживой природой, то есть почву можно рассматривать как полуживую природу, поскольку она обладает неким зачатком обмена веществ, и прежде всего газообмена и водной среды… Лобов сел на своего конька — писал по Докучаеву диплом. Командир замахал руками: — Хорош, хорош! Тормози… Теперь проверим, какой из тебя танкист. Ну-ка, Степаныч, спроси его! — А на какой машине ты мехводом был? — вопросил Степаныч. — На Т-26. — Сколько твой танк весил? — Двенадцать тонн. — Ой, брешешь! Многовато будет. — А нам поставили усиленные рессоры, да еще экраны установили. И броню подбашенной коробки усилили до 20 миллиметров. Вот и набежала пара тонн. — Ну, ладно. А ширину гусеницы помнишь? — 26 сантиметров. — А стопорение траковых пальцев какое было? — Сначала шплинты были, потом на кольца заменили. — Ну, ладно, в танках шурупишь. А кто ты там еще у нас? Политрук? — Ну, политрук я только по званию. Мне в редакции дали, поскольку у меня высшее образование. — Все равно на политзанятия ходил. Марксизм-ленинизм учил. Ну-ка, три источника — три составные части марксизма-ленинизма? Наверное, они все-таки хотели его завалить. А потом пристрелить без особых угрызений совести. Так начинало уже казаться Сергею. Слишком уж долго шли испытания. — Та-а-ак… Диалектику Маркс взял у Гегеля, материализм — у Фейербаха, а политическую экономию у Адама Смита и Рикардо…. — Хм… Взял… Творчески переработал! Ну ладно, в целом зачет… Теселкин! — Я! — Ты у нас фотограф. Ну-ка поинтересуйся! — Интересуюсь: какие химикаты входят в проявитель? Сергей облегченно вздохнул. Он снова попадал в свою стихию: — Метол. Но я еще и гидрохинон добавляю. И как антиокислитель — сульфат натрия. А чтобы «вуали» не было, добавляю бромид натрия. — Ишь ты, силен! Насчет бромида я и не знал, — удивился Теселкин. — Ладно, хлопцы, — распорядился командир. — Налейте этой Кобре чаю. В кружку с чаем командир бросил листочки той самой мяты, с которой и начал экзаменовку. Но испытания еще не кончились. Командир снял со столика газету, которая покрывала его вместо скатерти. Это был старый, еще довоенный номер «Красноармейской правды». — Кто там у вас главным редактором был? — Ответственный редактор — полковой комиссар Макеев. Командир заглянул в выходные данные газеты и удовлетворенно крякнул: — В точку! Есть такой! — А вот и мой материальчик! — радостно воскликнул Сергей, увидев две знакомые фотографии. — Это репортаж из пружанского гарнизона. Вот тут под текстом подпись идет: «Мл. политрук С. Лобов». Это был триумф! Полная победа! Газету передавали из рук в руки, подносили поближе к свече. — Ну, газете я доверяю! — обрадованно заключил командир. Документ, однако. Так что живи, товарищ политрук, он же обер-фельдфебель. Вот только непонятно мне, зачем ты немецкую форму напялил? — Я же объяснял: у нас все в группе в немецкой форме — с убитых фрицев поснимали. И не моя она вовсе: вон даже брюки велики. Немец толстопузый был. Лобов расстегнул китель и продемонстрировал всем, насколько велики ему брюки. — Тоже аргумент! — усмехнулся командир. — А иначе бы нас в Минск не пропустили. — А чего вас в Минск понесло? — Задание из Центра, из Москвы получили: срывать немецкие перевозки. Вот вчера и сорвали… Товарищ командир, отпустите меня в Минск, меня там мои люди ждут! — Что за люди? — Экипаж радиомашины. Мы же радиомашину туда перегнали. — Радио, говоришь? Интересное кино! Сюда бы ее перегнать. Вот бы где сгодилась! А, Степаныч? — Еще как сгодилась бы! — А на что? Вышел в эфир, немцы тут же тебя запеленговали — и кукен-квакен! — Так там еще и приемник есть. Слушать новости будем. — Вот приемник — это дело! В легковушку бы его загрузить да сюда доставить… Эй, танкист-фотограф, бери своих людей, приемник и все, что сможете, да и валите к нам сюда. У нас та же задача, что и у вас. Вместе немцев крушить будем. Сергей согласился не раздумывая. Это был выход из тупика: да и Лунь приказал в леса уходить. Вот он, лес — лучшего и не надо. — Привезу, если только машина моя заведется. — Да, машину мы вчера малость поколотили, — почесал в затылке Степаныч. — Проверьте — может, на ходу еще! Утром осмотрели «опель». Оба передних ската были пробиты, разбита фара, три дырки в ветровом стекле и пробоина в радиаторе. Но движок завелся исправно. Одно колесо заменили на запаску, в другом, как могли, заклеили камеру, забили деревянную пробку в продырявленный радиатор, правда, он подтекал, но до Минска дотянуть можно было вполне. Главное — двигатель завелся. |