Онлайн книга «Звезды – холодные игрушки»
|
– Я Петр Хрумов, – сказал я, делая шаг к Катти. Лицо пылало, как от ожога, теперь это было лицо Никки Римера, и на мгновение в глазах Катти вспыхнула радость, смешанная с ужасом. Но я менялся вновь, меня выворачивало, мышцы разбухали, тело раздавалось в плечах, скулы разводило шире, а глаза меняли цвет… – Прощание… – Я Чужой, – сказал я. – Я не Никки. Прости. Откуда мне было знать, что его кто-то любит? Никки мертв. Она замотала головой, отступая. – Никки мертв, – повторил я. – Почти. Лишь во мне осталось что-то его… извини… Это было все равно как надевать старую, уютную и привычную одежду. Мое тело, тело Петра Хрумова, вернулось ко мне легко, без той чудовищной боли, что принес облик Никки или Пера. Наверное, где-то внутри я оставался самим собой. До конца. Глаза Катти расширились. Она смотрела на меня, на чужака, сменившего подряд, за какую-то минуту, два знакомых ей тела. Одежда Наставника Пера трещала на моих плечах. Наверное, я казался чудовищем. Или давно уже им был? Куалькуа, послушно менявший мою плоть, молчал. Может быть, полностью подчинившись. Или мы уже так слились, что нам нет нужды разговаривать? – Тень… – прошептала Катти. Наверное, у них нет большего страха и большего проклятия. В голосе девушки было брезгливое отвращение и ужас. – Я ухожу. Не надо следовать за мной. Не знаю, на что я надеялся. На вбитое в подсознание послушание? На то, что только что был в облике Наставника Пера? На тот краткий миг, когда я казался для Катти Никки Римером? Она ударила меня. Попыталась ударить, точнее… Я отбил ее движение с легкостью, подаренной куалькуа. Перехватил руку, оттянул вверх, освобождая себе пространство для удара. Так несложно было нанести ответный удар – который надолго лишил бы ее сил преследовать меня. Я коснулся ладонью ее щеки. Легкой и осторожной лаской – она любила другого. И то, что он был мертв, а прах его никогда не вернется в небо Родины, значения не имело. Девушка замерла. – Я не хотел, – сказал я. – Прости. Она не сделала больше попытки меня остановить. Я коснулся терминала, не отводя от Катти взгляда. Пункт назначения? Ближайший космодром Дальней Разведки. Пункт назначения? В чем-то я ошибаюсь. Может быть, космодромы не имеют собственных транспортных кабин? Кабина, расположенная наиболее близко к главному космодрому Дальней Разведки… Пауза опять оказалась слишком долгой. Но все-таки двери открылись. Я вошел, глянул на Катти – она зачарованно смотрела мне вслед. Извини, девочка… – Никки! – закричала она громко и яростно. Двери сошлись, отсекая крик, но она еще кричала, колотя кулачками в темное стекло. Она меня не простит. Наверное, транспортные кабины хранят память о точке последнего перемещения, как иначе Катти смогла бы меня настигнуть? Но теперь она не бросится вдогонку. Ее безумное подозрение превратилось в явь, и настала пора поднимать тревогу. Звать на помощь. Почему я не остановил ее? Это было так легко – погрузить девушку в сон, парализовать, оглушить… Голубой свет вспыхнул под ногами, и я мимолетно подумал, что в призрачном свете гиперперехода выгляжу самым настоящим чудовищем. Клочья одежды, сползающие с тела, кожа, покрывшаяся красными пятнами… Потом сквозь темное стекло ударило солнце. Я долго стоял, не решаясь выйти в открытую дверь. Так опустившийся, грязный бродяга замирает на пороге чужого дома, остановленный чистотой и свободой. Не принадлежащей ему чистотой. И все-таки надо было идти. Я вышел из кабины, спустился по каменным ступеням невысокого постамента, на котором стоял стеклянный цилиндр. Хрупкий памятник на пустынном берегу. Последний памятник свободе… Шумел океан. Вечный и одинаковый, что в мире Геометров, что на Земле. Везде и всегда океан был свободным. В него могли лить отраву, в нем могли чертить границы. На берегу могли строить космодромы, с которых уходят в небо корабли, несущие Дружбу. А океан жил. Океан не помнил обид. Подобно небу, он верил в свободу, подобно небу – не терпел преград. Я стоял на мокром песке, волны лизали ноги, и так легко было поверить, что чужая звезда в небе – мое Солнце, а соленая вода – древняя колыбель человечества. Вот только линия берега – слишком ровная. Прямая, как горизонт, и такая же фальшивая. Если пойти вдоль берега, то ничего не изменится – по правую руку потянутся низкие, словно подстриженные, рощицы, по левую – будет шипеть прибой. Лишь песок под ногами изменит цвет, из желтого станет белым, из белого – розовым, из розового – черным, и – обратно. Полоска пляжа неощутимо для глаз повернет направо, ее покроет снег, потом снова потянется песок, и когда-нибудь, очень не скоро, я вернусь к этой же точке, где волны все так же будут ласкать берег… Один человек – уже слишком много, чтобы изменить мир. Я сделал шаг, и вода с шипением заполнила мои следы. Мир – уже слишком мал, чтобы оставить его в покое. Хочу я того или нет, но во мне навсегда останется душа Ника. Часть этого мира. Он будет жить. Или я буду жить – за него. Только морю и небу знаком покой. Я поднял правую руку, посмотрел на нее – и пальцы стали удлиняться. Я лепил их взглядом, превращая человеческую плоть в острые изогнутые когти. Впрочем, есть ли у меня еще право называть себя человеком? Где-то далеко-далеко Ник Ример, которого не было среди живых, шепнул: А память, из чего она состоит как она выглядит и какой потом обретает вид эта память… Откуда я знаю ответ, Ник? Один человек – уже слишком много, чтобы изменить мир. Но я не один. Я больше никогда не буду один. И значит, что-то смогу. |