Онлайн книга «Юджин - повелитель времени. Книга 4. Все женщины - химеры»
Я подскочил, сам чувствую, как глаза стали дикими, а волосы поднялись дыбом, хорошо реагирую, молодец, какой великий актер во мне погибает, почище Нерона. - Что-о-о? Мариэтта и Синенко переглянулись, а представитель полиции Юго-Западного округа повторил раздельно: - Вам же сказано, два… трупа… свежие… еще теплые… в лужах крови… Ящеренок сердито зашипел на него, устрашающе раскрыв красную и пока беззубую пащечку. Я вскрикнул: - Так зачем вы их мне принесли?… Или вы их на месте убили?… Так у меня не было гостей! Это все ваши провокации!… Вы мне еще и героин подбросите, я заранее протестую!… Синенко сказал быстро: - Посмотрю там еще… Там просто бойня была!… Все стены исковыряли пулями!… Это же надо… Красиво живешь, Юджин! Он исчез, Карлашев не сводил с меня прицельного взгляда холодных глаз. С какой бы скоростью пистолет ни возникал у меня в ладони, но, боюсь, этот натренированный модник успеет выхватить свой из кобуры скрытого ношения раньше меня. Тем более выстрелить. - Беда в том, - проговорил он, все еще не сводя взгляда, - что мы всего лишь полиция… Если когда-то и министров брали с поличным, то теперь нам оставили только всякую шушеру. - А министры? - спросил я. - Их берут другие? Повыше рангом? Он вздохнул: - У всех связи, знакомства, блат… Хотя на самом деле это только прикрытие. - Не связи? - спросил я. Он поморщился. - Связи связями, но у них крыша получше, чем просто связи. Мир слишком уж разогнался к глобализации, люди не готовы… да и не хотят. А если и согласны, то на собственных условиях, а не общих… Так что у нас возможности ограниченны… Он на что-то намекал, но я все не мог врубиться, потому ответил осторожненько: - Ну, жаль, конечно… - Страны, - сказал он, - вынужденно сократили армии, дали централизацию всем районам и кластерам, а к чему привело?… Вот именно. Новое вино нельзя наливать в старые кувшины, как сказал великий винодел Соломон. Или это был Ной? - То изрек Иисус, - поправил я. Он изумился: - Разве Иисус не плотничал? - Одно другому не мешает, - напомнил я. - Говорят же, пьет как слесарь… - Пьет как ирландец, - поправил он книжным тоном, - так правильно. - А что, все слесари ирландцы? - Погугли, - огрызнулся он с неудовольствием, - в их родословной я не копался. Синенко вошел подчеркнуто спокойный, ироничный, хотя еще более тяжелый и массивный. - Мариэтта уже сказала? Нет? Там не два, а четыре трупа… В разных местах, в красноречивых позах, только здесь чисто… Юджин, что это у вас на руках? Карлашев и Мариэтта заинтересованно уставились на мои кисти. Там все еще побаливает, веревка хоть и недолго побыла на моих руках, но зверски натерла кожу. - Где? - переспросил я. - Вон, - сказал Синенко и некультурно указал пальцем. Я посмотрел, сказал гордо: - Стигматы, что же еще! - Чего-чего? - спросил Карлашев. - Стигматы, - пояснил я. - У слишком верующих появлялись в тех местах, куда Христу вбивали железные костыли, а у меня проступили на местах, где у невольников были цепи… Ну так, чуть покраснела кожа. Вы же помните песню о невольниках? Карлашев внимательно оглядел кисти обеих рук, покачал головой. ' * - Это не от наручников. Больше похоже на веревку. - Вам виднее, - согласился я. - Я когда слушал музыку, представлял, что руки у меня связаны… но чем, гм, как-то не конкретизировал. Просто ощущение, понимаете? Из этих ощущений возник импрессионизм, это искусство такое… вроде футбола низшей лиги. Мариэтта, прислушиваясь одним ухом, бросила ядовито: - Импрессионизм от впечатлений, а не ощущений! - Здорово, - обрадовался я. - Значит, я еще и впечатлительный, а не только ощущательный? То-то меня всего трясет!… Может быть, вы меня обнимете, чтобы я перестал дрожать и вздрагивать? Она смерила меня злым взглядом. - Послушай что-нибудь успокаивающее. - Давай я обниму, - предложил Синенко. Я смерил его опасливым взглядом. - Я человек старых взглядов, понимаете ли… - Без намеков, - сказал он угрожающе. - Я человек еще более старых. - А вот я кроманьонец, - похвастался я. - Но мы вас, неандертальцев, помним!… Вообще-то я не знаю уже, за что я налоги плачу? Почему меня не защищают?… Мне что, в общество защиты животных обращаться?… Да не потому, что осел, животных вы все защищаете!… Он сказал успокаивающе: - Мы тоже защищаем, не волнуйтесь вы так… Вон у вас «Резня на Журавлевке» в закладках, это ж сколько человек вы там убили, тысячи? И ничего… Я снял с плеча ящеренка, поцеловал в морду и опустил на пол, слегка подтолкнул в толстый зад. - Иди, бегай во дворе. Тебе не стоит слушать про убийства мобов. То плохие мобы. Аты замечательный. Ящеренок прыжками вынесся через раскрытую дверь во двор, Синенко сказал серьезно: - Не волнуйтесь, сейчас все поймем и решим. Голос его прозвучал зловеще, хотя это я могу и сам интерпретировать по своей хозяйственности и подозрительности. Карлашев ушел в гостиную, мы услышали, как присвистнул там. Синенко сказал мне дружелюбно: - Пойдем посмотрим. Хотя для тебя это и просто дикая новость, ты никого из них не видел, но все же полюбуйся, что они с твоей мебелью сделали. - Запачкали? - спросил я в панике. - С ногами на диван? Он хохотнул: - Увидишь. Как бы впервые. Ты ж ничего не видел, ничего не слышал? Как те три обезьяны?… - А что третья? Он взглянул на меня пронизывающим взглядом. - Быстро схватываешь. А третья «никому ничего не скажу». А ты, похоже, все три. Многообезьянник. В смысле, многостаночник. Я перешагнул порог и в самом деле ахнул без всякого притворства. Стена вся в дырках. Останься там на несколько секунд дольше, нашпиговали бы свинцом, как говорится, хотя пули давно уже без свинца. Я ощутил, что меня снова начинает потряхивать пережитое, Синенко делает вид, что рассматривает залитый кровью пол, распластанные тела, но наблюдает за мной остро и неотрывно, этому наверняка тоже учатся в полицейских академиях. Мариэтта прошлась вдоль стены, стараясь не вступать в лужи крови, что все еще растекается, обиженная, что не дают свернуться. |