Книга Цена Шагала, страница 40 – Петр Галицкий

Андрей прошел в коридор, порылся в стопке рекламных газет, складированных у входной двери, выбрал парочку и вернулся в комнату. Минут десять он листал прессу, выискивая нужные ему объявления. Потом выписал телефоны на отдельную бумажку (он всегда любил аккуратность во всех важных делах), пододвинул к себе телефон и начал набирать номера.

Нужную фирму он нашел почти сразу.

— Да, конечно, — сказала ему миловидная, судя по голосу, барышня. — У нас есть обзорные экскурсии по Берлину, четыре дня.

— А как с визами?

— Визы? За это надо отдельно платить.

— А если срочно?

— Сто долларов.

— Меня это устроит. Сколько стоит экскурсия?

— От пятисот пятидесяти.

— А есть ли у вас путевки на ближайшее время?

— Вы имеете в виду горящие? — спросила девушка.

— Да хоть бы и горящие.

— Есть через четыре дня. Хотите?

— Замечательно. Когда к вам можно подъехать?

— Можно и сегодня, мы до семи.

— Скажите ваш адрес.

Девушка продиктовала, Сорин записал.

— Хорошо, через полтора часа буду.

Он повесил трубку, проверил наличность, с сожалением заметив, что она практически истаяла и всех его денежных запасов оставалось тысяча сто долларов, потом прошелся по квартире, покидал в сумку чистые рубашки, белье, носки, переодел брюки, еще раз с грустью осмотрел свое когда-то уютное жилище и вышел за дверь. «Что ж, вперед к новым подвигам», — сказал себе Андрей.

Пока Старыгин и Сорин ездили за паспортом, Василий Семенович не терял времени даром. Он созвонился с Дмитрием Владимировичем Пакиным и договорился о вечерней встрече в маленьком кафе на Петровке из серии в последнее время вошедших в моду забегаловок крупного проекта «Шуры-Муры».

Когда они встретились и сели за стол, Трегубец даже не подозревал, что Сорин, вместо того чтобы дрожать, как осиновый лист, в ожидании его, Трегубца, звонка, уже оплатил путешествие в Германию и, бережно сложив квиток об оплате в кошелек, ехал на метро домой, предвкушая крепкую приятную выпивку и хороший секс, в котором он так нуждался после насыщенного событиями дня.

— Вот что, Дмитрий Владимирович, — сказал Василий Семенович Пакину после того, как они сели за столик и попробовали зеленый салат. — Узнал я тут одно имечко — то самое имечко, о котором я так давно мечтал. И любопытно мне: что у тебя есть на этого человека.

— Подожди, Василий Семенович, не торопись, — прервал его Пакин. — Я человек точный и обещания свои выполняю. Сначала послушай меня.

— Изволь.

— Людей, близких твоему Кошенову, в нашей картотеке четыре.

— Ну-ну.

— Первый: Шпак Андрей Иосифович, генеральный директор компании «Глобнефть», собиратель русского авангарда, 49 лет, имеющий двадцатичетырехлетнюю любовницу-наркоманку.

— Неинтересно, дальше, — сказал Трегубец.

— Пижемский Лев Валерианович, 63 лет, доктор физико-математических наук, в прошлом заведующий одной из крупных лабораторий, впрочем, это тебе не важно: от дел он уже отошел. Коллекционер, библиофил, собирает все, равно как и торгует всем.

— Следующий, — попросил Трегубец.

— Ермилов Геннадий Андреевич…

— Генеральный директор «Гентрейд консалтинг», — прервал Пакина Трегубец.

— Ого. В цвет? — спросил Пакин.

— Именно. За это стоит выпить.

— Только чуть-чуть, — попросил Дмитрий Владимирович, — печень что-то пошаливает.

— О, брат, за здоровьем нужно следить. Ну да пятьдесят грамм лечебных — не помеха, — и Трегубец потянулся бутылкой к рюмке Пакина. Они выпили. Пакин кинул в рот маленький маринованный огурец и вопросительно посмотрел на Трегубца. — Ну, говори, говори.

— Что тебя интересует?

— Практически все.

— Все рассказывать долго, да и опасно. Одно тебе могу сказать: как раз недавно Геннадий Андреевич Ермилов выезжал в Лондон. Встречался ли он там с Кошеновым — сказать тебе не могу, но то, что был — это несомненно.

— Ну, раз уж был, то непременно встречался, — сказал Трегубец. — Тем более, что…

— Что? — прервал его Пакин.

— Впрочем, это не важно. Одним словом, я уверен: встречался.

— Хорошо. Что тебя интересует по поводу этого джентльмена?

— Чем он занимается? Не томи, Дмитрий Владимирович. Целый день пытаюсь выяснить, никак понять не могу.

— Никто понять не может. Снаружи это довольно простая фирма: есть издательский концерн — холдинг, как это нынче принято называть, издает какую-то никому не нужную рекламную продукцию, что-то о природе, что-то о погоде и тому подобное, то есть то, что бесплатно в аэропортах распространяется.

— Понимаю, далее.

— Далее интересней. Видишь ли, выпускают они один занятный журнальчик, тоже бесплатный, причем, я бы сказал, «спецраспространения»: для крупных коммерсантов, для заводов, фирм.

— Какова же тематика?

— А вот это — самое любопытное, — улыбнулся впервые за весь вечер Пакин. — Журнальчик называется «Война и мир».

— То есть? — удивился Трегубец.

— А то и есть: война, то есть средство нападения, и мир, то есть средство защиты.

— Любопытно.

— Само по себе издание безобидное: печатают статьи каких-то инженеров, что-то таскают из Интернета, что-то — из устаревших научных справочников, ну, объявления всякие о международных салонах, о предложениях заводов-изготовителей и так далее. Но печатают они его — закачаешься!

— За рубежом? — спросил Трегубец.

— Именно. В Италии. Есть там на севере одна маленькая типография. С нашими издателями практически не контактирует, с итальянскими тоже. Но зато имеет плотные контакты с Югославией и, как ни странно, с Ираном.

— Кораны издают? — усмехнулся Трегубец.

— У-гу, — кивнул Пакин, — со специллюстрациями. Видишь ли, Василий Семенович, для тебя это материи тонкие и, вероятно, мало знакомые. Но несколько моих ребят по-тихому покопались в издательских сметах этого журнальчика «Война и мир». И очень любопытно: себестоимость каждого номера выползает долларам аж к десяти, то есть отпускная в таком случае со всеми таможенными издержками должна быть никак не меньше тринадцати. А ты представляешь себе журнал стоимостью в триста-четыреста рублей, который бесплатно — заметь, бесплатно — распространяется?

— На что не пойдешь ради рекламы, — сказал Трегубец.

— Это конечно. Но вот интересно: рекламы чего? Содержать такое убыточное издание, ставя под удар всю свою финансовую политику — не такую, я тебе скажу, и сильную, — есть ли смысл?