Онлайн книга «Мария, княгиня Ростовская»
|
— Так и надобно сделать! — стукнул кулаком по столу Михаил. — Время уходит, немцы укрепляются, давят славян повсюду в землях завоёванных. Они же кроме себя никого за людей не считают! Ты посмотри, что они в полабских землях делают! Полста лет всего, как заняли Полабье, а уж бодричей да лютичей по пальцам перечесть можно! Грабят их нещадно, в рабство беспросветное обратили. Зерно оставляют токмо для посева, а коли сеять отказываешься — на костёр живьём, со всей семьёй… Скотину забирают, жёнок насилуют, детей у родителей отнимают и продают, как скот! И в Пруссии те же порядки завели! А мы, русичи, да поляки с чехами токмо улыбаемся блаженно, глядя на бесчинства немецкие, да в гузне почёсываем! Хватимся когда, поздно будет! — Хороший немец — мёртвый немец… — подал голос боярин Фёдор. — Истинно! Истинно так! — князь Михаил снова стукнул кулаком по столу. — Как они себя ведут, так и с ними поступать надобно! И пленных не брать! — Разгорячился ты, отец, — подала голос княгиня Черниговская. — Нету немцев-то здесь, за столом, успокойся! Все засмеялись, и князь Михаил перевёл дух. — Правда твоя, мать. Нет смысла в сотрясании воздуха беспредметном, изжогу токмо наживать. Князь Михаил долил в чаши себе, боярину и гостю. Собственно деловой разговор он собирался начать завтра, на свежую голову. — Ну, здравы будьте, дети мои! Выпили. Князь Василько, впрочем, скорее пригубил — не очень любил это дело. Зато князь Михаил уже заметно охмелел. — Ну, а когда я дождусь-таки, дети мои? — Чего, тятя? — по-свойски спросил Василько. — То есть как чего? Внуков, конечно! Разом смолк разговор за столом. — Выпил ты, господин мой, — мягко осадила Михаила супруга. — Чего выпил? Ничего ещё не выпил! — Михаил потянулся к кувшину. — Выпил ты, княже, — уже с нажимом произнесла княгиня Черниговская. — А? Да ну… Ну да… — туго соображал Михаил. — Так на чём мы остановились-то, Василько Константинович? — Ты бронницу свою показать мне хотел, — напомнил Василько. — А! Точно… — Михаил Всеволодович тяжело полез из-за стола. — Пойдём, зятёк, покажу чего… Мне тут самострелы немецкие прислали, страшное дело! На пятьсот шагов, почитай, железную стрелу мечут! Вон Фёдор всё расскажет… Айда с нами, Фёдор, твоя голова сейчас нужнее золота… — …Вот так мы и живём с Васильком моим, Филя. Сёстры сидели в светёлке, где совсем ничего не изменилось. И Марии опять почудилось, что ничего и не было — ни свадьбы, ни князя Василько… Не было этих двух лет. И так страшно вдруг стало ей… — Ты счастлива, Мариша? — тихо спросила Феодулия. — Счастлива, — твёрдо ответила Мария. — Так счастлива, что и представить невозможно. Вот токмо… Она замолчала, колеблясь, но сестра внимательно ждала продолжения. — Батюшка за столом в самую точку попал, Филя. Два года уж, почитай, живём, а всё праздная я хожу… — Как часто живёте-то? — спросила Феодулия. Без насмешки спросила, и даже без любопытства — как лекарь спросила, уточняя. Мария покосилась на неё: надо ли говорить? — Почти каждую ночь, кроме мокрых дней моих, — призналась она вдруг сестре. — А первые месяц-два и вовсе, почитай, не слазил с меня мой Василько… Ляпнула и устыдилась. Ну кто же про такое говорит? Дура и есть дура… — Плохо дело, — опять без тени насмешки произнесла Феодулия. — Но не отчаивайся, сестрица. Мне вот маменька сказывала, поначалу у них с батюшкой тоже долго детей не было. Но молились они крепко, и вымолили у Господа нашего меня вот, а там и ты народилась… — Да и молюсь я тоже! — возразила Мария. — Значит, не так что-то. Вот что, Мариша… Отныне я за тебя каждый день молиться стану, чтобы понесла ты. Утром буду молиться и вечером… — Спасибо тебе, Филя! — Мария обняла сестру, чмокнула в щёку. — Ты самая лучшая у меня, правда! — Так-таки и самая? — улыбнулась Феодулия. — Ну после Василька моего, конечно! — …А может, погостили бы ещё пару деньков-то, а? Феодулия вон с Марией, небось, никак не наговорятся. В парадной горнице княжеского терема сегодня было светло, как днём — князь Михаил распорядился не жалеть свечей для своего любимого зятя. Ещё бы не любимого! Князь Михаил был очень доволен, решив важнейший государственный вопрос о немедленной поставке из Ростова куньих шкурок [шкурки куниц имели в Древней Руси статус валюты, наравне с серебром, и даже имелся серебряный эквивалент этой шкурке — «куна»]. В лесах вокруг Ростова куниц было полным-полно, а вот вокруг Чернигова эти зверьки уже почти перевелись, из-за неумеренного истребления. — Да я бы, может, и не прочь, — улыбнулся князь Василько. — Хорошо в гостях! Ешь, пей, и никаких тебе забот! Посмеялись. — Ну ладно, — князь Михаил потянулся к кувшину с вином, налил гостю, затем себе. — Дело есть дело, как не понять. Железо тебе я после Крещения отправлю, и пергамент твой тем же обозом доставят. Да не забуду, не беспокойся… Мария сегодня сидела за столом чуть поодаль от мужа, чтобы не мешать мужской деловой беседе, и совсем рядом с сестрой, что позволяло им разговаривать вполголоса, не отвлекая всё тех же мужчин. — Сон я видела, Мариша, — Феодулия глядела на сестру из-под ресниц. — Про вас с Васильком. — Ну? — Мария спохватилась, пригасила голос. — Что за сон-то? — Явился будто мне ангел небесный, и сообщил: как освятят храм новый в Ростове городе, так и понесёт княгиня Ростовская. — Так и сказал? — Так и сказал, — чуть улыбнулась Феодулия. — А ещё что? — А прочее не про тебя, — сестра улыбнулась заметнее. — Да верно ли? — Ну, Маришка! — Феодулия засмеялась наконец в голос. — Мне не веришь, ладно. Но ангелу небесному не верить можно ли? — О чём там стрекочут да хохочут девки-бабы? — подал голос князь Михаил, уже заметно охмелевший. — Да так, батюшка, — мигом нашлась Мария. — О глупостях всяких. О поставках железа, взамен куньих шкурок… Мужчины за столом переглянулись и разом расхохотались. — Динь-да-да-динь, динь-да-да-дон! — выпевали малые колокола, и большой колокол авторитетно подтверждал: — Гун-н-н!.. Мария шла и щурилась от яркого солнца, от приветственных криков народа, славящего своих князя со княгинею. Шла величаво, поддерживаемая под руку мужем, улыбаясь направо и налево. Событие сегодня было немалое — освящение храма Успения. У самого храма их встретил высокий, черноволосый и чернобородый человек, одетый в шёлковую рясу. Глаза у него были примечательные — карие, глубокие, глядящие, казалось, в самую душу. Пронзительный взор, как принято говорить. |