Книга Двенадцать детей Парижа, страница 102 – Тим Уиллокс

– Бугай займется оболочкой плода, а потом уберет грязь.

– И скажи Гуго, пусть принесет свежего чаю.

Снизу донесся странный звук, низкий и хриплый, словно вырвавшийся из пасти какого-то разгневанного существа, и Гриманд обернулся с быстротой дикого зверя и сжав пальцами рукоятку ножа. Карла узнала этот звук. Кто-то водил смычком по струнам ее виолы да гамба, грубо, но правильно.

– Не пугайтесь. Это моя виола, – сказала она хозяевам.

– Ваша виола? – удивился гигант и крикнул вниз: – Эй, кто это? Поднимись сюда!

В дверях появился Гуго, пристыженный и испуганный.

– Это правда, мошенник? Ты брал виолу?

– Прошу вас, – сказала итальянка. – Он ничего не поломал. Не ругайте его!

– Простите, мадам, – испуганно залепетал мальчик. – Я слышал вашу красивую музыку. Мы все слышали. Она заставила меня плакать.

– Сейчас я заставлю тебя плакать, приятель. – Гриманд поднял руку, но не ударил его.

Гуго смотрел на Карлу. Во взгляде его было раскаяние. И мольба, которую она уже видела раньше.

– Я только хотел узнать, как получается звук, – объяснил он. – Простите.

– Отличное начало. Такая отвага редко встречается, – похвалила его женщина.

Подросток покраснел. На короля Кокейна он предпочитал не смотреть. Карла улыбнулась:

– Ты должен учиться играть.

– Я? А у меня получится? А мне можно?

– Я могу дать тебе первый урок.

– Сейчас?

Глаза мальчика вспыхнули надеждой, и графиня едва не уступила.

– Довольно, – сказала Алис. – Принеси чай, и мы тебя простим.

Она махнула рукой, и Гуго с Гримандом вышли.

– Гуго добрая душа, – вздохнула старуха. – Не такой, как остальные, но слишком юн, чтобы понимать, что и как в этом мире. От того и страдает. А когда станет мужчиной, будет страдать еще сильнее.

– Я тут ни при чем. С ним говорила виола, – уверенно заявила итальянка.

– Женщина слышала. Многие говорят, но немногие слышат.

В затемненной комнате стало прохладнее. Алис осторожно – очень осторожно, так что Карла ничего не почувствовала, – проверила натяжение пуповины, но дергать за нее не стала.

– Отлично. Когда почувствуешь желание тужиться, не сопротивляйся, но и не торопись. Будет небольшое кровотечение, а может, и посильнее, но это обычное дело. Потом, когда ты отдохнешь, старая женщина даст тебе ванну, чтобы ты смогла искупать свое сокровище.

Через какое-то время пульсация в пуповине остановилась, и Карла почувствовала, как у нее перехватило горло. Неудобства беременности, родовые муки – все теперь стало туманными воспоминаниями. Она вытерпела бы в тысячу раз больше ради того, чтобы хоть на мгновение взять на руки дочь. Женщина отпустила пуповину. Одна связь между нею и ребенком оборвалась, но возникли новые, такие глубокие, что невозможно было и представить, – роженица чувствовала их каждой клеточкой своего тела. Она вглядывалась в личико Ампаро, сосавшей грудь, и ей ни на что больше не хотелось смотреть. Живот напрягся от спазмов, но после того, что Карле пришлось вытерпеть, это даже нельзя было назвать схватками.

– Я готова тужиться, – предупредила она старуху.

Алис, хромая, принесла чашу с водой и положила на кровать льняные полотенца. Отдышавшись, она склонилась над своей подопечной и кивнула, и Карла начала тужиться. Из нее вышла красновато-лиловая пористая масса и сгустки крови. Старуха массировала ей живот и осторожно тянула за пуповину. Спазмы усилились, и показался послед – большой диск толщиной с дюйм в самом центре. Алис завернула края этого диска, облегчая его прохождение, и послед вышел из тела роженицы. Потом вытекло немного крови, примерно с чашку. Алис это не беспокоило, Карлу тоже.

– Я порвалась? – уточнила она на всякий случай.

– Нет, цела и невредима, как колокол. Хочешь взглянуть?

Итальянка наклонилась и посмотрела на послед, который Алис положила на полотенце. Он был размером с обеденную тарелку, а с той стороны, от которой отходила пуповина, белым, с прожилками кровеносных сосудов. Перевернув послед, хозяйка осмотрела его внутреннюю поверхность, рыхлую, цвета красного вина, и потрогала ее пальцем.

– Нужно внимательно проверять котиледон, чтобы убедиться, что все доли на месте, – объяснила она гостье. – Если одной или двух не хватает, значит, они еще прикреплены к матке. Тогда может случиться кровотечение или нагноение. Но ты сама видишь – послед целый, поверхность ровная, все доли на месте и прочно соединены с соседними.

Карла кивнула, удивляясь, что в ее теле могла вырасти такая странная штука, связавшая ее с ребенком. Алис надула щеки:

– Мы можем заключить, что чудо свершилось и все прошло как надо благодаря Матери-Природе, за что мы должны вознести ей хвалу. Хотя ты можешь помолиться любому богу или идолу, кому пожелаешь.

Карла посмотрела на Алис. Лицо старухи осунулось. Этот день утомил и ее, сильнее, чем могла увидеть ее подопечная – или чем позволяла увидеть сама Алис. Серая зима ее глаз оживилась дыханием весны, но глаза знали, что эта весна – последняя. Графиня открыла было рот, но не нашла слов, чтобы передать свои чувства. Старуха поджала губы, словно порицала излишнюю сентиментальность, но Карла чувствовала, что обязана сделать какой-то жест.

– Вот, подержите Ампаро, – сказала она.

Только теперь итальянка заметила, что малышка спит, приоткрыв рот. Ее губы, касавшиеся соска, были измазаны желтым молозивом. Карла смотрела на дочь, как зачарованная.

– Пусть Ампаро поспит у тебя на груди, – шепотом возразила хозяйка дома. – Маленькому сокровищу это нужно. Она не спала во время всей этой суматохи. Я подожду, а пока мы займемся пуповиной и всем остальным. А потом потребуем себе кувшин вина – старая женщина умирает от жажды.

Одной рукой старуха уперлась себе в бедро, другой в кровать и с трудом встала, после чего на несколько секунд замерла, тяжело дыша.

– Ты выбрала самое лучшее имя, – теперь Алис говорила в полный голос. – Твоя другая Ампаро прямо-таки сияет.

Она осмотрела пуповину, перевязала ее шнурком и отрезала острым ножом, смазав место разреза какой-то мазью. Ампаро даже не проснулась. Затем Алис смыла кровь и протерла Карлу влажной губкой, отчего та едва не заснула сама. Вместе они вымыли девочку, которая по-прежнему спала, хотя и шевелила во сне ручками, а глаза ее двигались под крошечными веками, словно Ампаро смотрела первый в своей новой жизни сон.

– А разве она не должна плакать? – спросила Карла.

– Мы пока не делали ей ничего, что заставило бы ее плакать. Но всё еще впереди.

По лестнице поднялся Гриманд с подносом в руках:

– Чай для графини Кокейна и кувшин доброго вина для королевы.