Книга Религия, страница 58 – Тим Уиллокс

— Где же он теперь? — спросила она.

— В аду, — ответил мальчик.

— Нет, — сказала она. Это утверждение удивило ее. — Ад был сделан не для таких душ.

Он задумался и, кажется, согласился.

— Но что совершенно точно, карагоз мертв. — Он изобразил, как вокруг его шеи затягивается петля, а потом уронил голову, и она вздрогнула. Мальчик усмехнулся, словно это и было то, что делало его мужчиной, а ее — просто девчонкой. Потом его глаза устремились на что-то в темноте, он приложил палец к губам и указал на землю. — Смотри, — шепнул он.

Длинная изящная ящерица бежала по мосткам в тусклом свете, она остановилась в метре от них, разглядывая их выпученными глазами. Мальчик резко присел, выбросив вперед руку, Ампаро крикнула: «Нет!» — а он схватил ящерицу за хвост. Ящерица вывернулась, и у него в руке остался один хвост. Укороченное животное исчезло в темноте. Мальчик присел на корточки рядом с Ампаро и показал ей чешуйчатую закорючку.

— Гремксола, — сказал он. — Очень умно. Они сбрасывают его, чтобы остаться в живых. Они выживают.

Он выбросил хвост и посмотрел на нее, теперь их лица находились на одном уровне.

— Точно так же, — сказал он, — бросают и тебя.

Ампаро часто заморгала от нелепости этого утверждения. Он печально улыбнулся ей, зубы, белые и неровные, обнажились на обожженном солнцем лице.

— И меня тоже. Туда-сюда. Туда-сюда. Это такая игра. Но я не печалюсь. Когда турки убьют много народу, рыцари позволят мне сражаться в их рядах, и если я не погибну, то стану тоже большим человеком. Это способ пробиться в этой жизни — убить много людей. Так делают Тангейзер, Ла Валлетт и все остальные. Для убийц мир открыт, свободен, а я хочу его увидеть. Все, что я знаю, — этот остров. Он маленький. И бедный. Каждый день похож на другой.

— Не бывает дней, похожих на другие.

Но мальчика было не остановить.

— Ты видела мир. Он такой огромный, как говорят?

— Больше, чем кому-либо дано увидеть, — сказала Ампаро. — Он прекрасный и жестокий.

— Там много зеленых деревьев, — сказал мальчик, желая услышать от нее подтверждение. — Больше, чем можно объехать за неделю. И горы, такие высокие, что на них не забраться. И снег.

— Деревья, снег, цветы и реки, такие широкие, что, стоя на одном берегу, не видишь другого, — согласилась Ампаро. Мальчик кивнул, словно ее слова подтверждали то, что он уже слышал. В его глазах светилась страстная мечта, и при мысли о том, что свет этих глаз может погаснуть, ей стало грустно. — Но что, если ты погибнешь на этой войне? — спросила она.

— На небе меня встретят Иисус и апостолы. — Он перекрестился. — Но я слишком умный, чтобы погибнуть, как и гремксола. Это ты в опасности. Мне ты не веришь, но не беспокойся, я знаком с Гусманом, он abanderado [78] в неаполитанской tercios, он знает английского быка… Барраса?

Ампаро кивнула.

— Борса.

— Борса. Да. Я попрошу Гусмана поговорить с Борсом, и они заберут тебя обратно. Тангейзер не оставил бы тебя жить в доках, но, наверное, он там, — он махнул рукой в темноту за заливом, — убивает турецких генералов или поджигает их корабли.

Чем больше расходились его фантазии, тем больше волновалась Ампаро.

— Откуда ты знаешь, что делает Тангейзер?

— Народ на бастионе Кастилии о нем говорит, — пояснил он, давая понять, что и сам числится в их рядах. — Los soldados particular. Его даже рыцари уважают. Дверь Ла Валлетта открыта перед Тангейзером, как ни перед кем другим. Только Тангейзер осмеливается ходить во вражеский лагерь. — Словно заметив ее смятение, он прибавил: — Не бойся за капитана Тангейзера. Говорят, он никогда не умрет. Тангейзер знает Турка. Тангейзер знает самого султана Сулеймана. И может быть, даже дьявола. Но скажи мне, это та belle dame тебя выгнала? А что ты сделала?

— Никто меня не выгонял, — сказала она. — Я живу в Английском оберже.

Он снова посмотрел на нее, с неким благоговением.

— Тогда почему же ты здесь?

— Я пришла сюда в поисках покоя.

— Покоя? — Эта идея сбила его с толку. Он поднялся. — Я провожу тебя обратно в оберж. Это дом Старки, последнего из английских рыцарей. Я знаю его, знаю очень хорошо.

Он поднялся. Он казался таким галантным, что Ампаро не смогла отказаться. Она тоже поднялась. Сбросила с плеч одеяло и отдала ему. Он забрал его, словно вдруг осознав, что это слишком старая вещь, ее оскорбительно предлагать даме столь очевидно высокого положения. Он скатал одеяло и засунул между бревен. Потом заметил висящий у нее на шее кожаный цилиндр.

— Что это такое? — спросил он.

Ампаро сунула футляр под мышку.

— Одна любопытная вещица, — сказала она. Он поджал губы, поняв, что это и все, больше она ничего ему не расскажет. Она спросила: — Как тебя зовут?

— Орланду, — ответил он. И прибавил: — Когда я уеду посмотреть огромный-огромный мир и стану большим человеком и воином, я буду называть себя Орланду ди Борго.

— А почему ты живешь здесь, на берегу? — спросила она.

— Здесь я свободен.

— А где твоя семья?

— Моя семья? — Орланду закусил губу. Он коротко взмахнул рукой, словно отрубил что-то ребром ладони. — Я их оставил, — сказал он. — Они нехорошие люди.

Она хотела спросить еще, но по его лицу поняла, что он не ответит, что эта тема причиняет ему боль.

— А как зовут тебя? — спросил он.

— Ампаро.

Он улыбнулся.

— Прекрасно. Значит, ты испанка. А ты тоже благородная, как и belle dame?

Она отрицательно покачала головой, и он заулыбался еще шире, словно они сделались еще ближе друг другу. Она подумала, не хочет ли он ее, и тут же поняла, что не хочет. Он мечтал стать мужчиной с таким почти осязаемым отчаянием, от которого ей тоже делалось больно, но он все-таки был еще слишком мальчишка, чтобы чувствовать подобное желание. Она вдруг подумала, осененная: а что, если он и есть мальчик Карлы?

Она сказала:

— Ты познакомишься с Тангейзером, когда он вернется. Я расскажу ему, какой ты галантный, как ты защищал меня от tercios; ты, наверное, захочешь пожать ему руку.

Глаза Орланду широко раскрылись.

— Ты же хочешь пожать ему руку? — спросила она.

— О да, очень, — ответил Орланду. — Очень-очень хочу. — Он пригладил волосы, словно уже приводил себя в порядок по такому случаю. — А когда?

— Я поговорю с ним завтра, — пообещала она.

Орланду схватил ее руку и поцеловал. Никто еще не целовал ей рук.

— Пойдем же, — сказал он. — Давай я провожу тебя домой, пока луна не села.