Книга Чужая луна, страница 94 – Игорь Болгарин

— Скажите Пантелею, пусть зарежет курицу! — распорядился Слащёв.

— Да чего там! — Жихарев вынул из кармана складной, слегка похожий на ятаган, нож и, прихватив одну из связанных куриц, скрылся с нею за сарайчиком. Вскоре вернулся, положил у ног Слащёва мертвую курицу и стал травой протирать нож.

— Пантелей! — окликнул Слащёв денщика. — Тебе работа!

Пантелей унес зарезанную курицу на кухню, следом за ним последовала и Зизи.

Жихарев присел на скамейку рядом со Слащёвым, задумчиво закурил. После долгого молчания сказал:

— Я, конечно, извиняюсь, а что ж большевики в газетах писали: «Слащёв — кровавый палач», «Слащёв — вешатель»? Я сам читал.

— Они дураки, — ответил Слащёв. — Генералы не расстреливают и не вешают. Они отдают приказы. Всего лишь. Расстреливают и вешают другие.

— А не жалко людей? — спросил Жихарев.

— Людей?.. Ну, вот завелись у тебя вши, блохи или клопы. Жалеть их будешь?

— Ну, вы скажете! Мы — о людях.

— А чем эти твари отличаются от тех, кто ворует, грабит, убиваеют ни в чем неповинных?

— Все равно он, хоть и такой, а человек.

— Ошибаешься. Такой — не человек. И цена ему такая же, как той же блохе. Человек — это тот, кто живет на пользу людям. Или хотя бы думает, что живет им на пользу.

— По вашему выходить, что красные, они вроде как и не люди.

— Ошибаешься. Они думают, что создают новый мир, полезный человечеству. Они — люди. Возможно, заблуждающиеся, но люди, — и, помолчав немного, Слащёв добавил: — Это, брат, сложные материи. Но думать о них надо. Разбираться.

После возвращения Врангеля в Константинополь начальник штаба Шатилов пришел к нему с докладом. Ничего заслуживающего внимания Главнокомандующего в первые пасхальные дни не произошло.

— Правда, дважды заходил в штаб и хотел с вами встретиться господин Юренев, — сказал Шатилов.

— Что за Юренев? — удивленно спросил Врангель. — Кто такой?

— Помните, в рождественские дни заходил к вам господин? Назвался Юреневым. Сказал, что представляет в Константинополе российских общественных деятелей.

— Что ему было нужно?

— Просил вас походатайствовать насчет помещения для общества.

— Что-то припоминаю. Там у них, в этом обществе, всякие политики, адвокаты, журналисты. Шайка дезертиров. И что же?

— Вы попросили нашего посла Нератова помочь. Кажется, им выделили комнату в здании посольства.

— Оказывается, я иногда по доброте своей совершаю большие глупости, — скупо улыбнулся Врангель. — И что ему надо на сей раз?

— Он оставил письмо. Думал, срочное. Распечатал. Это что-то вроде доноса.

— На кого?

— На вас, ваше превосходительство. К ним обратился Яков Слащёв, вменяет вам в вину все наши военные неудачи. Осторожный господин Юренев ответил Слащёву и пересылает вам его копию.

— Интересно, — Врангель взял особняком лежащее на столе письмо, углубился в чтение. Прочтя, поднял глаза на Шатилова: — Ну, и что вы по этому поводу думаете?

— Пренебречь. Их много развелось теперь таких, ваше превосходительство, — попытался успокоить Врангеля Шатилов.

— Каких?

— Ну, уверенных в том, что они могли бы разгромить красных. Всем языки не укоротишь. Как это говорится: собака лает…

Врангель нахмурился:

— Слащёв — это не один из многих Он один такой — Слащёв-Крымский. Вот только он, к сожалению, уже забыл, что это я присоединил к его фамилии почетное звание «Крымский» Что это я поддерживал его во всех его делах. Закрывал глаза на все его кокаиновые непотребства.

— Я с трудом представляю, как на него можно повлиять! Был бы он в армии, можно было бы предать его суду чести, — размышлял Шатилов. — Ведь это вы сами своим приказом отстранили его от армии.

— Но он все еще генерал. Отставленный от армии, но — генерал.

Шатилов начинал неторопливо что-то уяснять:

— Вы предлагаете…

— Я пока ничего не предлагаю, — ворчливо сказал Врангель. — Я всегда полагал, что предлагать — обязанность моих подчиненных, в том числе и начальника штаба.

Врангель все больше багровел. Шатилов хорошо знал своего командующего: еще минута-другая, и он зайдется в неприличной истерике.

— Я вот о чем думаю, — тихим успокаивающим тоном сказал Шатилов. — Все же мы можем предать Слащёва суду чести. Я сегодня же подготовлю для суда чести соответствующее представление, — он замялся. — Хотя, конечно…

— Что?

— В этом содержится некоторое нарушение. По статуту, суду чести предаются только действующие офицеры.

— К черту формальности! Судить будем всех высших офицеров, которые роняют авторитет нашей армии. И не имеет значения, находятся они на службе или отстранены от нее.

Спустя неделю состоялся суд чести. Судили Слащёва заочно. Основанием послужило его обращение на имя председателя Комитета общественных деятелей Юренева. В постановлении суда чести говорилось:

«Признать поступок генерал-лейтенанта Слащёва-Крымского Я.А. в переживаемое нами тяжелое время недостойным русского человека и, тем более, генерала, посему генерал-лейтенант Слащёв-Крымский Я.А. не может долее быть терпимым в рядах Русской Армии».

Принесенное Шатиловым постановление суда чести на одобрение Врангель бегло просмотрел и размашисто написал:

«Утверждаю! Приказываю уволить генерал-лейтенанта Слащёва-Крымского от службы…»

— Ваше превосходительство, но он уже однажды уволен! — сказал Шатилов. — Как тут быть?

Врангель какое-то время молча размышлял и затем приписал:

«… без права ношения мундира».

Шатилов забрал утвержденное Врангелем постановление, прочитал конец резолюции.

— Вот с этим Слащёв никогда не смирится, — сокрушенно покачал головой Шатилов. — С семнадцати лет в армии, девять боевых наград…

— Не давите на жалость, Павел Николаевич. Я в своей жизни из-за доброты совершил немало ошибок. Сейчас иное время. Оно заставляет меня быть жестоким.

И уже когда Шатилов покидал кабинет, Врангель бросил ему вслед:

— И, прошу вас, никогда больше не напоминайте мне о Слащёве. Для меня он погиб еще тогда, в мае девятнадцатого, в боях при овладении Крымом.

Вечером штабной нарочный принес Слащёву подписанный Врангелем приказ об увольнении из армии.

— Они что, больные! — сказал он Нине. — В который раз меня со службы увольняют. Одного раза им показалось мало?

Но, дочитав приказ до конца, он удивленно проворчал:

— Но — нет, тут не все так просто.